Гражданский брак
Человек, охваченный вдохновением, порой испытывает искушение пренебречь формальностью традиции и закона, выражающейся в правилах стихосложения, композиции, перспективы. Вдохновение романтической любви зачастую невыгодно оттеняет сухую нормативность брака. Между тем, предостерегая от подобного искушения, Христос, то есть Сама Любовь, вполне ясно говорит: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить». Итак, любовь стремится «исполнить» закон или в более точном переводе с греческого «наполнить», как художник наполняет вдохновенным содержанием предуготовленную для этого художественную форму.
Распространенный сегодня институт гражданского брака отвергается Православной Церковью именно потому, что он подозрителен с точки зрения любви, а христианство есть религия любви. Человек призван к совершенству состоявшимся ради него актом крестной любви Бога, а потому приобретает привычку различать в мире поддельное и настоящее. Особенно, когда дело касается любви. Стыдно наследнику миллионера носить дешевые часы с позолотой. Стыдно было бы и христианину стоять перед распятием, облекшись фальшивой любовью.
Но почему же гражданская любовь фальшива? Неужели совершенный «обряд», как многие называют церковное таинство, или тем более «штамп в паспорте» отличают подлинную любовь, заповеданную Спасителем человеку?
Принцип работы обыкновенного детектора лжи основан на том, что ложь возможна лишь сознательно. Рефлексы не контролируемы сознанием, а потому свободны и от лжи. Вот и есенинский «меняла» вместо ответа на вопрос: «Как сказать по-персидски "люблю"?» –отрицательно качает головой:
О любви в словах не говорят.
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты горят.
Логика любви раскрывается комплексом бессознательных действий. Влюбленные устремляются навстречу друг к другу, обнимаются изо всех сил, сплетаясь в единое целое, и замирают от восторга своей нераздельности. Древнегреческий философ Эмпедокл вообще называл любовью всякое стремление к соединению в природе, умиляясь при виде двух капелек ртути и изумляясь тому упорству, с которым они преодолевают механические преграды, их разделяющие, и силы, препятствующие их единению.
Но философ мог бы подметить особенность бессознательного жеста: влюбленные всегда обнимаются обеими руками, а не одной. И это не удивительно, ведь любовь – это не только взаимное влечение начал, но и стремление к объединению во всей полноте, то есть по всем комплиментарным граням своего бытия.
Именно по полноте распознается любовь среди прочих видов притяжения, различных по своей природе... Влюбленные обнимаются двумя руками и жалеют, что у них нет третьей. Они стремятся реализовать все доступные грани комплиментарности: «Да будут двое в плоть едину» – это само собой разумеющееся продолжение объятий; они заводят общее хозяйство, где невозможно разделить имущество и заботы, где можно говорить словами притчи о блудном сыне: «Ты всегда со мною и всё мое – твое»; они стремятся к единству в социальном смысле, перед лицом общины, созывая родных, близких и просто знакомых на брачный пир; не упускают они и возможности обменяться кольцами и связать себя видимо (покровом священнической епитрахили) и невидимо (таинственным трехкратным хождением вокруг аналоя). Когда же сплелись все щупальца, когда исчерпываются все комплиментарности, данные природой и культурой, когда совершилось объятие двумя руками, влюбленные испытывают сожаление об отсутствующей третьей руке. Они начинают изобретать свою собственную культуру, открывая новые грани, по которым можно соединиться.
Так многие замечают, что влюбленные удивительно изобретательны и горазды на выдумку в области объединительных символов и ритуалов. В них открывается литургический талант Василия Великого и Иоанна Златоустого. Все эти парные фенечки, сердечки, половинки фотографий или купюр, ключики и замочки, раздельно хранящиеся у влюбленных в качестве священной реликвии, есть не что иное, как новоизобретенные грани комплиментарности, выражающие стремление друг к другу в полноте любви. Мечта «о третьей руке» даже сам язык разделяет на комплементарные части, словно пазлы. У влюбленных есть какие-то особые слова и намеки – нечто, напоминающее пароль и отзыв. Влюбленные могут часами играть в эту игру, так что у окружающих складывается впечатление, будто они говорят на каком-то своем, таинственном, языке.
Если же подлинной любви в ее стремлении к полноте не хватает естественных форм соединения, то что можно сказать о сближении, которое не использует до конца даже имеющиеся? Упускающие возможность таинственного или символического объединения через венчание или «штамп в паспорте», по сути, ничем не отличаются от тех, кто поставил пресловутый «штамп», но так и не приступил собственно к супружеству. Всё это – лицемерные объятья одной рукой.
То же самое можно сказать и о человеке, который говорит, что любит Бога, но при этом живет вне Церкви. Любовная душа ищет соединения со Христом во всей полноте церковных таинств, стремясь приложиться к Нему через каждую поставленную свечу, в каждом пропетом гимне, в каждом символическом жесте и даже в каждом незначительном деле, совершенном во Славу Божию.
Одной рукой обнимаются торговцы. Гражданский брак, как и гражданская вера, не любовь, а сделка. То есть явление базарное, а не церковное. Там даже в лучшем случае действуют принципы разумного эгоизма, которыми невозможно оправдать евангельскую максиму: «Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся».
