Зеркало для героя

Сергей Мазаев

Вы заметили, как много женщин ездят на дорогих и очень дорогих автомобилях по улицам Москвы? Среди них, конечно же, попадаются деловые дамы средних лет, но все же основу этой категории автомобилистов составляют юные леди, возрасту которых еще не может соответствовать требующий аксессуаров статус.

В провинции, которая живет скромнее столицы, совокупная стоимость мужских подарков ниже. Однако нездоровая щедрость и здесь налицо. Она настолько превосходит разумные пределы, что больше напоминает попытку откупиться.

Современному мужчине, увы, свойственно относиться к женщине как к одушевленному предмету роскоши, но Господь, сотворив подругу Адаму, предложил ему даже нечто большее, чем просто спутницу по бытию.

Мировая литературная традиция называет это «зеркалом для героя», особенность которого в том, чтобы с пристрастием отражать стоящих перед ним сыновей Адама. В этом отражении у одних пропадают недостатки, у других – достоинства. Зеркало может уничтожить презрением или возвысить восхищением. В общем-то, влюбляясь в женщину, мужчина всегда выбирает удовлетворительное отражение себя самого.

Так, в небольшом курортном городке на юге России жил заурядный пожилой художник. Жена его была молода и красива, занималась спортом и прекрасно готовила. Мужчины завидовали живописцу, некоторые даже пытались приударить за его половиной, правда, безуспешно: женщина, которую решительно не считали ровней невзрачному и хмурому супругу, берегла репутацию семьи. Словом, она была идеальной.

И вот, несмотря на это, художник однажды сам оставил жену, посеяв недоумение и толки среди своих соседей. Были высказаны самые разнообразные предположения, одно невероятнее другого. Но настоящий скандал случился позже, когда обнаружилась разлучница.

Годами она едва уступала самому художнику, хозяйство вести не умела, лицом и фигурой не вышла и даже одевалась не вполне опрятно. С женщинами это случается нечасто, но наша героиня как раз относилась к тому редкому типу прекрасной половины человечества, представительницы которого дырку на чулке могут не замечать целый день, за что и зовутся за глаза «замухрышками».

Город полнился пересудами, все настойчивее звучал вопрос: чего не хватает этим мужчинам? Женская уверенность в собственной неотразимости пошатнулась, и дамы всех возрастов вновь обратились к модным журналам за рекомендациями.

Страшная «мужская тайна» открылась сама собой. Кто-то случайно заметил виновников скандала в городском парке. Разложив мольберт, художник делал набросок на большом куске картона, а «замухрышка» стояла у него за плечом и точила карандаши. Время от времени живописец прекращал работу и молча, слегка вопросительно глядел на свою подругу. Та серьезно и так же молча рассматривала рисунок. Должно быть, он ей нравился, потому что в этот момент в ее взгляде появлялось что-то особенное, то, чего ждал и на что так надеялся художник, потому что он заливался счастливым смехом, мечтательно запрокидывал голову и через секунду обрушивал на мольберт новую волну вдохновения. Тогда только и вспомнили, что прежняя жена художника совсем не интересовалась живописью.

Как известно, гениальный писатель появляется лишь там, где есть гениальный читатель. Зал с хорошей акустикой вызывает у певца теплое родственное чувство, возвращая ему обогащенным собственный голос. Лектор влюбляется в аудиторию, способную слушать. Хорошая интеллектуальная акустика располагает к искрометным экспромтам. Так Марк Твен, отвечая на вопрос, почему он женился на Оливии Ленгдон, говорил: «Она смеялась моим шуткам». Так Лев Толстой, завершая «Войну и мир», рассказал о счастливом браке графа Безухова и Наташи Ростовой: «После семи лет супружества Пьер чувствовал радостное, твердое сознание того, что он не дурной человек, и чувствовал он это потому, что он видел себя отраженным в своей жене. В себе он чувствовал все хорошее и дурное смешанным и затемнявшим одно другое. Но на жене его отражалось только то, что было истинно хорошо: все не совсем хорошее было откинуто. И отражение это произошло не путем логической мысли, а другим – таинственным, непосредственным отражением». «Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытал то редкое наслаждение, которые дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслаждение, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасывания в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины».

Блажен тот, кто безболезненно предстал перед «зеркалом для героя». Найдется немного вещей отраднее перехваченного ненароком восхищенного женского взгляда. Труды Нестора не сравнятся, пожалуй, с летописью Героя, написанной женщиной. Никакая песнь не прозвучит как плач Ярославны. Этот плач не имеет ничего общего с женской бедой. Это восхищение и трагедия от потери. Женщины поют разные песни. Но иногда они поют гимны.

Опрометчиво поступает тот, кто предстает перед «зеркалом для героя», не стяжав достойного содержания. Можно пережить великодушие победившего тебя врага или злорадство удачливого соперника, так как здесь речь идет о частностях мужского бытия, о потере периферийных земель мужского царства: что такого, если кто-то оказался сильнее, умнее, удачливее?.. Что страшного в том, что некто нанес тебе поражение количеством силы? Но совершенно невозможно пережить поражение от женщины, в виде особого рода презрения, потому что для мужчины оно означает отказ в самом бытии, экзистенциальную катастрофу. Такой человек, несомненно, попытается реабилитировать себя, откупиться подарками... Он может истратить все свое состояние, но никогда не перестанет сетовать на женскую неблагодарность. В конце концов доведенный до крайности женским презрением, он будет уповать хотя бы на жалость. Несчастный! «Зеркало для героя» не знает жалости. По одной простой причине: жалостью оно тоже выражает презрение.