Православие и русскость

Аркадий Малер, философ, публицист

Можно ли быть русским и не быть православным? Для кого-то сама постановка такого вопроса покажется смешной независимо от любого ответа на него, но для очень многих россиян нашего времени, осознающих себя именно русскими и не определившихся в своем отношении к православию, этот вопрос совсем не праздный.

Разумеется, речь не идет об этническом происхождении — оно-то как раз ни к чему не обязывает, не говоря уже о том, что иной человек может просто не знать о том, кто были его родители и как их звали. Речь идет именно об идентичности, обретаемой человеком в процессе своего возрастания, когда он еще не знает, что такое Россия и кто такие русские, но уже знает, что он — русский, потому что ему так сказали его воспитатели: в семье, во дворе, в школе, по телевизору etc. В отличие от происхождения, которое дано нам от зачатия и которое невозможно изменить или выбрать, идентичность — явление ментальное, а потому способное к изменению, причем, вполне осознанному и целенаправленному.

Национальная идентичность не может быть гарантирована никаким происхождением — она нуждается в постоянной поддержке, как и любое психическое свойство, связанное с памятью прошлого и воображением будущего, а раз так, то оно требует наполнения какими-то идеями и ценностями, без которых она просто перестает быть самой собой. Поэтому вопрос о соотношении национальной идентичности и религиозного мировоззрения совершенно оправдан, и его невозможно игнорировать политкорректным замалчиванием, как будто его нет, или идеологической догматизацией, как будто на него уже дан всем известный ответ. Для того, чтобы быть православным, нужна воля к тому, чтобы быть православным — то есть сознательное желание и соответствующее усилие. И для того, чтобы быть русским, нужна воля к тому, чтобы быть русским. И ничто не может гарантировать эту волю в человеке, кроме него самого, кроме его собственного желания быть православным и/или быть русским тогда, когда это совсем невыгодно и даже опасно.

Отвечая на вопрос: можно ли быть русским и не быть православным? — на первый взгляд, достаточно констатации того факта, что «русский» и «православный» — это разные слова, и они означают разные характеристики человека: национальную идентичность и религиозное мировоззрение. Если остановиться на этом различении, то ответ утвердительный: конечно, можно. И как можно встретить православного араба или китайца, так можно встретить неправославного русского или грека. Но если мы все-таки вспомним, что национальная идентичность — явление содержательное и содержит оно, прежде всего, в себе определенные идеи и ценности, то выяснится, что ни одна национальная идентичность не может произвольно сочетаться с любой религией, ничем не жертвуя и не изменяя себя. Да и что же это за религия, если ее принятие не требует никаких жертв? В христианстве эта жертвенность абсолютна, ибо требует от нас уподобиться абсолютному Богу: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф 10:34-38).

И если национальная идентичность христианина вдруг противоречит его христианству, то он должен оставить эту идентичность, как Лот оставил привычный и обжитой Содом, а если он вдруг решит оглянуться на свою прошлую идентичность, то он может разделить судьбу жены Лота, превращенную в соляной столб только за то, что она вопреки Господу обернулась на свой проклятый город.

В иных случаях, когда хотят смягчить непримиримый пафос христианского обращения, говорят о том, что с принятием крещения тот или иной народ или та или иная культура были преображены, подобно тому, как преображается человек в крещенской купели. Но даже если не вдаваться в богословские тонкости того, что православие называет преображением, в любом случае оно предполагает существенное изменение преображенного грешника, в первую очередь, означающее его отказ от прежней греховной жизни и осуждение ее именно как греховной. Так и воцерковление — преображение — любого национального самосознания предполагает его самоосуждение, предполагает признание того факта, что до сих пор оно пребывало во зле и лжи, и только с крещением пребывает во Благе и Истине. В противном случае это «преображение» остается лишь красивым и ни к чему не обязывающим словом. Если я признаю, что до крещения моя жизнь была столь же прекрасна, сколь и после него, то в чем тогда для меня был смысл этого События?

Конфликт христианства и любой национальной идентичности начинается тогда, когда последняя непременно включает в себя такие элементы, которые противоречат христианству. В первые века все эти элементы можно было обобщить одним словом — язычество. Среди таких элементов есть довольно известные и уже давно исключенные из культурного самосознания всех европейских народов — поклонения идолам, человеческие жертвоприношения, оккультные практики и т. п. Сама Церковь считает язычество не просто досадным заблуждением архаичных народов, а нечто более страшным — разновидностью сатанизма: «Язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу. Но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами» (1 Кор 10:20, ср. Втор 32:17, Пс 105:35-37). А поэтому язычество вовсе не исчерпывается теми неприятными внешними ритуалами, которые изучают этнографы и имитируют реконструкторы. Если за язычеством скрывается поклонение бесам, то в основу основ его составляет самый страшный, чисто бесовский грех — гордыня, которая остается с нами даже тогда, когда все другие грехи ушли в прошлое.

Именно гордыня оправдывает грехи прошлого, составляя главное препятствие на пути чаемого Спасения. Именно гордыня заставляет христианские народы культивировать свою дохристианскую историю и восхищаться историей своего отступления от христианства в эпоху революционного секуляризма. В гордыне человек подменяет собою Бога, превращаясь для себя в объект своего собственного поклонения. Так и все народы в гордыне превращают самих себя и свои страны в предмет культа, требующего не меньших жертв, чем их древние боги. Поэтому главный враг христианства в истории любого народа — это не его языческие традиции, а его гордыня, оправдывающая и культивирующая эти традиции. Да и сами эти традиции интересуют такой народ не потому, что они чем-то замечательны на фоне других традиций, а потому, что это именно его, «свои», «наши» традиции, какими бы нелепыми они ни были.

Между тем, для того, чтобы какие-то дохристианские традиции действительно составили конкуренцию самому христианству и стали бы для него хоть сколько-нибудь опасными, необходимо, прежде всего, чтобы эти традиции были. Ярким примером здесь может служить первый крупнейший христианский народ — греки, которым есть чем гордиться в истории самого христианства: Новый Завет был написан на греческом языке и вся православная культура первого тысячелетия, по преимуществу, была греческой. Но гордыня не знает границ, и у многих греков во все времена возникало желание уравнять свою христианскую историю с дохристианской — ведь ни один народ Европы не мог похвастаться столь богатой, тысячелетней историей своего дохристианского прошлого. У греков всегда была своя собственная альтернатива христианству — языческая Античность, и предпочтение этой альтернативы впервые обнаружило себя в движении греческого гуманизма последних веков Византийской империи, когда многие ромеи вдруг решили отказаться от православия и «вернуться к национальным корням», поскольку было к чему возвращаться — к Платону, Плотину, Проклу, Гомеру, Гесиоду и т. д.

Именно этот греческий ренессанс оказал определяющее влияние на ренессанс другого великого народа со своей Античностью — итальянцев, ревностно взявшихся за дело возрождения дохристианской культуры. Да, и греки, и итальянцы всегда могут отказаться от христианства и вернуться к прежней основе своей национальной идентичности — тысячелетней Античности. Другой вопрос, насколько это возможно в реальности, но на уровне идеологии это вполне осуществимо. Сложнее обстоит дело с другими европейскими народами, но у некоторых из них хоть и не было своей Античности, но зато появились свои образцы промежуточного двоеверия — эпосы о Короле Артуре, «Беовульф», «Эдда», «Нибелунги» и т. д. И когда немецкие романтики XIX века, а потом и родственные им национал-социалисты в XX веке заигрывали с древнегерманской мифологией, то им было с чем заигрывать.

Есть ли такая альтернатива христианству у русских? Гипотетически вполне можно допустить, что на территории Древней Руси до её крещения при князе Владимире, а также и до пришествия Рюрика была великая во всех смыслах прарусская держава, которая потом по каким-то причинам куда-то исчезла. В наше время уже не только на уличных журнальных развалах, но и во вполне респектабельных книжных магазинах можно встретить хорошо изданные глянцевые фолианты, где будет подробно рассказана «тысячелетняя история ведической Руси» или детально описана «великая империя древних славян» — с прилагающимися красочными иллюстрациями и пожелтевшими от стольких веков забвения географическими картами. Об интернете даже и говорить не приходится — здесь, в самом буквальном смысле слова, всё есть, здесь можно создавать собственную виртуальную историю мира и жить в ней, не обращая внимания на реальность за пределами монитора. Но если все-таки вернуться к реальности и опираться на проверенные наукой исторические источники, то придется признать, что мы практически ничего не знаем об истории Древней Руси до принятия христианства по причине отсутствия тех самых источников, ибо сама письменность появилась на Руси именно с христианством — и не только на Руси, но и во всем славянском мире. Поэтому все древнерусские источники об истории самой Руси первых веков ее существования, начиная с летописи монаха Нестора, более известной как «Повесть временных лет» — это именно христианские источники, и их главная цель была не столько в изложении фактов, сколько в церковном наставлении читателя.

Но не то что письменные источники — сама славянская письменность была искусственно создана в IX веке фессалоникийскими братьями-монахами Мефодием и Кириллом, посланными в славянские земли Константинопольским патриархом Фотием только для того, чтобы не имеющие своей письменности аборигены Центральной и Восточной Европы могли читать Библию и другие церковные книги. Таким образом, не только у русских, но и у всех славян нет другой истории, кроме истории христианской, и любая честная, последовательная попытка вернуться к своим подлинным корням, раскопать самый глубокий фундамент своей культуры неизбежно приведет только к одному итогу — к Священному Писанию Церкви Христовой, переведенному двумя византийскими монахами с помощью оригинального алфавита, созданному на основе греческих букв. То, что с секулярной точки зрения выглядит досадным недостатком русской культуры, с православной точки зрения является ее достоинством — Господь не попустил русским иметь другую традицию, кроме христианской.

Конечно, из этого вовсе не следует, что до принятия христианства никакой Руси не было — такой вывод был бы, по меньшей мере, абсурдным: если до крещения русских не существовало, то кто же тогда был крещен? Для того, чтобы человеку креститься, ему надо сначала родиться. И русские (русы) как народ были рождены до своего крещения, и у нас есть сведения об истории русской государственности, начиная с княжения Рюрика в Новгороде в 862 году — что интересно, почти в то самое время, когда в Моравии начали свою миссию братья-монахи Мефодий и Кирилл. Но то, что мы знаем об этой эпохе от Рюрика до Владимира, никак не складывается в хоть какую-либо культурную альтернативу — это только история варварского европейского княжества, пытающегося расширить свои пределы и устраивающего набеги на богатый Константинополь. Вот уж где приходится выбирать между национальной гордыней и православной истиной — на чьей мы стороне в тех русско-византийских войнах: на стороне русских князей-язычников или византийского императора?

Между тем, всю эту историю дохристианской Руси мы тоже знаем только из христианских источников — по преимуществу, из Несторовой летописи, которая начинается вовсе не с Рюрика, а с праотца Ноя, как продолжение самой Библии. Если допустить возрастную метафору, то до крещения Русь была в состоянии ребенка, который уже умеет драться, но еще не научился говорить и писать. С принятием христианства Киевское княжество обрело единую культуру и единую идеологию, а вместе с ней — письменность и храмовое каменное зодчество, то есть именно те артефакты, которые лучше всего позволяют нам иметь представление о прошлом. Именно поэтому история русского народа — это, в первую очередь, история Русской Церкви, которая во все самые тяжелые времена оставалась единственным институциональным оплотом русской национальной идентичности. И именно поэтому, отказываясь от православия, русский человек утрачивает тот культурный фундамент, который делает его русским. Даже среди арабов, чья культура как будто намертво отождествлена с исламом, есть свои традиционные христиане, никогда не бывшие мусульманами и составляющие основную паству Иерусалимской, Антиохийской и Александрийской Церквей. Среди русских же никого, кроме православных, не было.

Понятно, что полный разрыв с русской идентичностью не может произойти за один день и даже за одно поколение — сила культурной инерции и масштабы его влияния таковы, что ни двухсотлетнее монгольское нашествие, ни опричный погром, ни ужасы Смуты, ни реформы Петра I, ни даже семидесятилетие советской власти не смогли выбить этот фундамент из-под ног. Тем более, не сможет это сделать современный постмодернистский либерализм. Но задача православных не в том только, чтобы сохранить этот фундамент, а в том, чтобы построить на нем большой многоэтажный дом, и вот этой задаче может помешать любая сила, для которой Русская Церковь в России не имеет никакого значения.

Но если сегодня, в конечном счете, православие и русскость в России тесно переплетены, то это не значит, что по-другому быть не могло. Одним из самых больших заблуждений в отношении Крещения Руси является весьма распространенное представление о том, что обращение русских в православие было чуть ли не неизбежным, а сам Владимир только лишь стал послушной функцией объективного хода истории. Так думают даже многие православные, для которых недопустима сама мысль о том, что Россия могла бы остаться за пределами христианского мира. Однако такой фатализм прямо противоречит самому православию с его учением о свободе воли и не отвечает объективным же историческим фактам.

Да, Русь могла не принять православие, и русские могли не быть православными. Конечно, тогда это была бы другая Русь и другие русские, практически ничего не имеющие общего с тем народом, который мы сейчас называем этим словом, если бы они вообще были. Конечно, эпоха великого киевского князя Владимира — это совсем не эпоха императора Константина, чье обращение в христианство не поддается никакой логике. Как раз у Владимира в 988 году вполне могли быть свои прагматичные мотивы принятия христианства, ведь он хотел, чтобы русские стали своими для византийцев, а Византия тогда была самым богатым и блистательным государством во всем мире. Но ему ничего не мешало принять ислам у волжских булгар или иудаизм у хазар, тем более, что в географическом смысле эти народы были значительно ближе заморских ромеев. Принятие католицизма на тот момент было невозможно, поскольку не было самого католицизма — до Великого раскола 1054 года останется еще 66 лет, а если под «католицизмом» иметь в виду миссию папских посланников, то это было бы невозможно, поскольку территория Восточной Европы в церковном контексте была естественной сферой Константинопольского Патриархата и подчинение Римской Церкви означало бы открытую войну с Константинопольской.

В любом случае, принятие христианства было результатом личного свободного волеизъявления князя Владимира и, если бы его не было, то, вполне возможно, Русь не стала бы христианской. Да, до Владимира были великие святые, основательно повлиявшие на распространение христианства на этой территории — от апостола Андрея Первозванного до бабушки самого Владимира, княгини Ольги. Но уже сын Ольги и отец Владимира, — воинственный князь Святослав, не понимал веру матери и был настроен против христианства. Зная происхождение Владимира и его становление как личности, очень трудно было бы предугадать, чем закончатся его религиозные поиски. Но он выбрал именно православие и решил обратить в него всю Русь, хотя никто его к этому не обязывал. Так в 988 году князь Владимир определил смысл русской истории.

Дальнейшая история наглядно показала, какое значение имел выбор Владимира для русского народа — он просто дал ему смысл своего существования, которым Россия жила до 1917 года. Двухсотлетнее монгольское иго в XV веке завершилось вместе с падением Византии, когда на всей земле только Великое княжество Московское оказалось единственным независимым православным государством и обрело миссию Третьего Рима. С этого момента смысл русской истории был уже не только в том, чтобы блюсти православие, но и в том, чтобы распространять его по всему миру. Но столь серьезная миссия не может быть поводом к национальной гордыне — главному врагу любой миссии. Сам Иоанн Предтеча говорил древним евреям: «и не думайте говорить в себе: «отец у нас Авраам», ибо говорю вам, что Бог может из этих камней воздвигнуть детей Аврааму» (Мф 3:9).

Поэтому мы должны помнить: Россия не только могла не принять христианство, но может его в любой момент утратить, как это почти произошло при советской власти, так что возрождение православия в России с 1988 года справедливо называют Вторым Крещением Руси. И сегодня, когда Русская Церковь стала самой большой и влиятельной из всех Поместных Православных Церквей, фактически являя собою полюс ортодоксального христианства во всей Европе, а сама Россия к своей собственной неожиданности оказалась последним оплотом традиционной европейской идентичности, становится окончательно ясно, почему Господь не дал русским другой истории, кроме христианской, и почему именно России суждено было стать ведущей державой православного мира.

Источник: www.vrns.ru