Только царь способен дарить

Сергей Мазаев

«Дивен Бог во святых своих». Люди, достигшие святости, оказывают мощное влияние на нашу жизнь даже после своей смерти. Причем самое удивительное состоит даже не в том, что, приблизившись к Богу, они ходатайствуют за нас у Престола Божия. Странным образом само их житие веками воспроизводится в жизни многих последующих поколений. Сочиненные ими по вдохновению любви поступки закрепляются в культуре в виде народных обычаев, которым повинуются даже самые развратные и злочестивые. Таков, например, обычай дарить подарки. Мы следуем этому правилу, даже не подозревая о том, что оно вошло в нашу жизнь с легкой руки святых, что этим действием мы символически воспроизводим драматический эпизод их земной жизни. Так в сфере искусства ученики, поколение за поколением, зачастую невольно копируют изобразительную манеру великого мастера.

Дело в том, что святой – это человек, достигший совершенства, к которому призывает Своих учеников Христос в Нагорной проповеди: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный». Но совершенство не достигается только за счет стяжания смирения, незлобия, терпения и прочих качеств, свойственных святым. Совершенство по подобию Божию немыслимо без царского достоинства. Если Христа называют Царем царей, то, возможно, под малыми царями стоит понимать не столько политических лидеров, сколько святых, достигших окончательного личного суверенитета. Иначе говоря, это люди, владеющие миром, но над которыми ничто в мире не властно.

Александр Македонский и Диоген

Как же достигается такая власть, если это не метафора? Александр Македонский пытался пойти навстречу этой цели политическим путем, покоряя себе племена и языки. Но, овладев половиной известного мира, он увидел, что эта половина мира тоже в свою очередь вцепилась в него мертвой хваткой. Захватив огромные территории, которые даже освоить стало уже невозможно, он видел бессмысленность продолжения похода, но не мог противиться инерции того действа, которому сам же послужил причиной. И тогда он позавидовал бродячему философу Диогену. После встречи с ним Македонский говорил друзьям: «Если бы я мог не быть царем Александром, то я хотел бы быть философом Диогеном». Будучи в Коринфе, Македонский хотел посмотреть на Диогена. Но скоро убедился, что он, человек, одним словом определяющий судьбы царств, не может призвать к себе нищего философа. Традиционные рычаги власти не работают: Диогена ни наказать, ни поощрить невозможно. И в самом деле: чем можно купить послушание человека, который выбросил даже чашку, увидев, как мальчик пьет воду из горсти, зачерпывая ее прямо из ручья? Как застращать того, кто ночует на голой земле, регулярно подвергая себя опасности умереть от укуса тарантула? Грозному владыке пришлось самому трудиться, отыскивая Диогена. Тот лежал и грелся на солнце. «Я Александр, царь Македонии, а скоро и всего мира, – сказал Александр. – Проси у меня чего хочешь». «Отойди и не заслоняй мне солнце», – ответил Диоген.

Суверенитет аскета превзошел власть завоевателя. Македонский с горечью признавал это: «Царю Александру нужен такой друг, как Диоген. Жаль только, что Диогену не нужен такой друг, как царь Александр». Мы склонны завидовать земным царям, думая, будто они владеют миром. Но пример Александра показал, что власть бывает подлинная, а может оказаться мнимой. Это обстоятельство точно фиксирует римское право, различая суверенное владение вещью и пользование ею по доверенности.

Тот, кто мнимо обладает вещью, ограничен в возможностях по отношению к ней. Использование ценности по доверенности допускает только одну возможность – обменять ее на другую ценность: например, конвертировать деньги в другую валюту или приобрести на них соответствующий товар. Суверенное же владение допускает еще одну возможность – дарить, то есть безвозмездно отчуждать от себя ценность, отдавая ее тому, кого любишь. По сути, ничего другого с вещью сделать нельзя. Уничтожить, растратить или потерять не означает что-то сделать. Не всякий глагол выражает действие. В ряде случаев он выражает просто бездействие, совершенную ошибку или халатность.

Таким образом, дар – это единственное действие, утверждающее суверенную власть. Подарок оказывается аристократическим жестом, в котором сбывается, становясь реальностью, подлинная, а не мнимая власть.

Жизнь – самая большая ценность, которой только может обладать человек. А значит, отдавая жизнь «за други своя», посвящая ее Богу или Отечеству, человек совершает максимальный дар, становится высшим аристократом, утверждается в качестве царя, способного владеть данным ему посредством жизни миром, обретает совершенство по подобию Бога. Именно поэтому святые, не довольствуясь созерцанием своих добродетелей, взращенных в посте и молитве, стремились умереть для мира, принося жизнь с ее радостями в ответный дар и достойное благодарение Христу Богу, Распятому за нас. Поэтому монах, хранящий свои обеты, оказывается выше всякого мирянина; воин, верный присяге, – больше любого штатского; муж, верный данному брачному слову, превосходит холостяка с его свободой от обязательств.

Мы же, зачастую не имея их решимости, сверх всякой меры бережем себя, предостерегаясь и от мнимых опасностей, чем ясно свидетельствуем, что не располагаем жизнью (а значит, и миром) суверенно, но пользуемся ею «по доверенности», так как для подлинной власти нет у нас ни мудрости, ни силы. Но, даря любимой колечко на день рождения, мы символически повторяем совершенный дар святых, сохраняя в культуре практическую память о нем, возможно, ради будущих мужей света и силы, вырастающих из поколений наших детей и внуков.

Совершенный дар невозможно исполнить без истинной веры. Диоген был готов отказаться от жизни, но не имел Предмета любви, достойного такого дара. Будучи язычником, он не знал Бога. И называя себя гражданином мира, не признавал себе Отечества. В этом заключалась трагедия его бытия. Умея совершить дар, но не имея достойного Предмета любви, он не увидел и ценности самой своей жизни. Умирая, он пришел на городскую свалку и сказал сторожу: «Когда я умру, столкни мое тело в канаву – пусть братья-псы полакомятся».