Дружеская любовь

Сергей Мазаев

«Любой без труда скажет, сколько у него есть овец, но не каждый легко сочтет, сколько у него друзей – настолько они не в цене», – говорил древнегреческий философ Сократ. И по сей день эта насмешка не утратила своей остроты и справедливости.

Современный человек, имея широкий круг общения, редко испытывает особое чувство дружеской любви к кому бы то ни было. Мы охотно заводим новые знакомства, стремимся окружить себя интересными людьми, но живем среди них с равнодушием евнуха, приставленного следить за порядком в чьем-то чужом гареме.

Тот, кто признает этот упрек и захочет научиться подлинной дружбе, скорее всего, столкнется с известной трудностью: как ее распознать? Говоря совсем просто, дружба – это любовь к своим.

Мысли об иностранке Айседоре Дункан рождали в душе Есенина романтическую любовь, а дружеская ее разновидность вдохновляла поэта иначе:

Опять я теплой грустью болен
От овсяного ветерка.
И на известку колоколен
Невольно крестится рука.
О Русь, малиновое поле
И синь, упавшая в реку,
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.

Если романтическая любовь дает дерзновение завоевывать новые, неизвестные горизонты, то дружеская – помогает творчески обживать и осваивать уже имеющиеся, сохраняя «болезнь теплой грусти» к тому, что давно утратило интригу новизны. В дружеской любви есть здоровый консерватизм, постоянство, способное поддерживать сложные формы жизни. Так что, вопреки распространенному мнению, не романтическая, а дружеская любовь является творческой силой культуры. Не мимолетные романтические увлечения, а устойчивая привязанность к друзьям и верность лицейскому братству помогли, например, стать поэтом Александру Пушкину.

Другом становится человек, который творчески освоен тобою и включен в область твоего мира. Но освоение – это труд, а потому секрет дружбы и заключается в совместном труде.

Еще не так давно в одной из подмосковных электричек можно было наблюдать супружескую чету пенсионеров, которая ежедневно совершала совместный вояж к загородному участку. Старички, кажется, даже вызывали раздражение у попутчиков: «И чего им дома не сидится в такую-то рань? Обеспеченные с виду люди – могли бы спокойно коротать время у телевизора». Между тем, трогательная забота, которой муж и жена окружали друг друга, не оставляла сомнений: они едут пропалывать огород не ради картошки. Они хотели быть вместе, а не просто находиться рядом. Именно для того, чтобы снова глубоко почувствовать свою подругу по бытию, старик, уже неспособный к ритуалам романтической любви, каждый день взваливал тяпку и грабли на свои сгорбленные плечи. Дружеская любовь появляется там, где существует совместный труд или борьба, но было бы напрасно искать ее в праздной атмосфере тусовки.

Дружеская любовь весьма отчетливо делит мир на своих и чужих, подразумевая милость по отношению к первым и справедливость – ко вторым. Существует история о Сталине, которому немецкое командование предложило обменять находившегося в плену сына на захваченного под Сталинградом фельдмаршала Паулюса. В ответ на это генералиссимус сказал: «Я солдата на генерала не меняю». Сегодня его позицию противопоставляют распространенной в постсоветской России порочной практике семейного протекционизма. Однако подобное сравнение говорит отнюдь не в пользу Иосифа Виссарионовича. Не умея любить своих, вряд ли можно претендовать на большее.

«Я чувствую себя чеченцем!» – восторженно восклицает эстрадный певец из России, приглашенный на чествование Рамзана Кадырова. Неловкость ситуации напоминает эпизод из античной истории о том, как некий чужеземец, ожидая одобрения, похвастался спартанскому царю: «Меня все называют другом Спарты!» На что царь ответил: «Лучше бы тебя называли другом твоей Родины».

Дружеская любовь к своим, разделяющая окружающих на «псов и детей», является непременным условием всякой любви вообще. Если некто приходит ко мне с богатыми подарками и, называя меня братом, не радеет о собственной семье, пребывает в ссоре со своим родным братом, то у меня появляются вполне обоснованные подозрения насчет его искренности. Любовь к чужим при почти полном равнодушии к судьбе своих, в лучшем случае, вызывает непонимание.

Христианство утверждает себя как мировая религия: «Во Христе нет ни эллина, ни иудея». Но на просьбу нееврейки из «эллинского рассеяния» исцелить ее бесноватую дочь, Спаситель ответил отказом: «Я послан к погибшим овцам израилевым», «не подобает отнимать хлеб у детей и бросать псам». Женщина настаивала: «Ведь и псы подбирают крохи, упавшие со стола у детей». В конечном итоге ее бесноватая дочь была все же исцелена.

Стоит задуматься: почему Христос, для Которого нет ничего трудного или невозможного, первоначально отказал язычнице? Дело в том, что любить дальнего, то есть абстракцию, лишенную острых углов, психологически проще, чем любить ближнего. «Индийские йоги, угнетаемые английским империализмом» могут вызвать большее сочувствие, чем собственные немощные родители. Возможно, чтобы предупредить человека об ошибке, грозящей обессмыслить любовь, и включается этот эпизод в Евангелие.

«Слышащие Слово Божие и творящие его есть Мне и матерь, и братья» – говорит Спаситель. Но эти слова не отрицают значимости кровного родства. Уже на кресте последней заботой Христа была судьба Матери. Он поручает Ее любимому ученику Иоанну. Не позаботься Спаситель о Своей Матери, Его жертва ради всего человечества оказалась бы сильно скомпрометированной.