Приходинки

Священник Николай Толстиков

Женская душа – загадка

Женский извиняющийся голосок из телефонной трубки:

– Нам надо бы освятить офис бухгалтерии! Но… только, чтоб начальница не заметила. Она у нас, знаете, такая страшная атеистка!

Ладно, сделаем, раз просят и вопиют. Наверное, так наш брат в богоборческие времена частенько по требам ходил: полы подрясника за пояс подоткнуты, под плащом не видно; в портфеле – кропило и банка с крещенской водой.

В офисе на втором этаже небольшого особнячка пять настороженных барышень средних лет сидят за столами.

Облачаюсь, беру кропило.

– А можно мы дверь на замок запрем? Вдруг кто из сослуживцев заглянет и «заложит» нас начальнице.
– Строга?
– Не то слово! Люта!
– А что свой офис надумали освятить, хоть и сами боитесь?
– Так, чтобы мир промеж нами был! Да и начальница, может быть, смягчится…

Чин освящения благополучно завершен, напоследок окропленные святой водичкой дамы вытирают капли с личиков.

– Ох, начальница, легка на помине! – выглянув в окно, ахнула одна. – Сегодня, как назло, с обеда раньше времени прикатила.

Опять умоляющие взгляды.

– Не переживайте, не подведу!

«Маскируясь», выхожу на крыльцо настороженно и, норовя проскочить незамеченным, краем глаза ухватываю женщину, выбравшуюся из иномарки.

Так это ж одна из наших прихожанок! Правда, бывает она на службах в храме не часто. Обычно придет среди дня, затеплит перед иконой свечу и стоит смиренной овечкой, молитвенно сложив  руки.

Непостижима женская душа.

«Мафиози»

Глеб – мужичок простецкий. Возьмет благословение у настоятеля храма и тут же того  по плечу приятельски хлопнет:

– Как житуха, батя?!

Сухонький фигуркой, незавидного ростика, но с грубым, как у пропитухи, басом; шалые глаза – навыкат. Явно по нраву ему, что и церковная приставка «отец» к имени его приклеилась. Отец – настоятель, отцы – клирики, отец – диакон, а он, стало быть, пусть и не гордо, отец – сторож.

В сторожке своей, неся службишку, Глеб ночами скучал. Возле храма спокойно, тихо, никакой ворог через ограду не лезет. Подремать бы можно до рассвета, да вот беда – бессонница. Притащил тогда «отец сторож» маленький телевизор, выставил антенну, и давай ночами напропалую сериалы смотреть, переживать да ахать.

И досмотрелся так однажды…

В разгар вечерней службы, когда настоятель на полиелее кадил храм, глуховатая бабушка-смотрительница его остановила и громким шепотом возвестила новость, испуганно округляя глаза:

– Там отец сторож наш Глеб, выпимши, заперся в сторожке и требует, чтобы немедля принесли ему зарплату! И чтоб – в чемоданчике!
– Прямо мафиози какой выискался! – проворчал настоятель. – Пусть проспится! Будут ему завтра и зарплата и чемоданчик. В дорогу!

Настоятель с виду суровый, но душой добрый, отходчивый.

Поутру прибредет Глеб – повинная головушка, пробормочет, потупив покаянно взор:

– Ты это, прости меня, батя?! А?

Потащит он из сторожки злосчастный телевизор и демонстративно брякнет его в мусорный бак. Даже свою получку предложит на нужды храма отдать. И поклянется, что с «зеленым змием» проклятым ему больше не по пути.

Смягчится сердце настоятеля: все-таки какой-никакой, но брат во Христе.

Сила слова

Весна 1993 года. Стылая высь кафедрального собора – музея. В алтаре в ожидании архиерея  служащая братия перетаптывается с ноги на ногу, от дыхания – пар клубами. На улице вовсю бушует весна, поздняя Пасха, а внутрь храма тепло не пропускают толстенные стены. Поморозня такая, что счастливчик тот, кто догадался зимнюю обувь надеть.

В поддерживаемой иподьяконами мантии, гулко ступая по истертым каменным плитам пола, идет к разверстым царским вратам владыка. Архиерею за восемьдесят лет; все, и духовенство и прихожане, знают, что это его последняя служба, пришло ему время уходить на покой.

– Христос Воскресе!
– Воистину Воскресе!

Восторженно, ликуя, разносятся по храму пасхальные песнопения.

Владыка стоит перед Престолом, прикрыв глаза, сокровенно шепча молитву.

– А владыченька-то наш за годы управления епархией ни разу порога этого собора не переступил,  – шепчет мне старый протодиакон. – Ему там про старинные фрески, про все прочее рассказывали, а он ответил, как отрезал – в свой кафедральный собор я войду как правящий архиерей, а не как в музей турист! Точно слово дал! И дождался вот, свершилось. Сподобил Господь!

Службы пасхальные недолгие, и эта Великая Вечерня скоро подошла к концу. Владыка провел рукой по седой бороде: что-то блеснуло в ней. То ли это изморось от дыхания растеклась каплями, то ли слеза ненароком скатилась.