Вкус яблок
Андрей Симон
Возможно, имя нашего автора уже встречалось читателям на страницах «Прихожанина». Например, Андрей делился своими воспоминаниями о епископе Зосиме в книге «Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти». Если вы еще не успели прочесть их, обязательно постарайтесь это сделать. Хотя бы для того, чтобы стать свидетелем перемены жизни человека. Андрей - раскаявшийся разбойник нашего времени, чадо любимого всеми в Даниловом Якутского Владыки. Они познакомились в тюрьме, куда (тогда еще) отец Зосима приходил к заключенным и где Андрей отбывал наказание. После этой встречи Андрей окрестился. Теперь он женат, растит двоих детей, пишет книгу о том, как пришел к вере и помогает другим на этом нелегком пути.
Можно ли помнить запах и вкус яблок спустя тридцать лет? Оказывается можно. Эту яблоню посадил мой отец за несколько лет до моего рождения. Тогда, в далеких шестидесятых они с бабушкой и двумя братьями получили участок на севере московской области. Батя привез саженец антоновки с берегов Енисея. Там на сплаве он и заработал на общий дачный дом. Никто не верил, что саженец приживется. Но он перехитрил всех и превратился в раскидистую яблоню.
В мое детство, пропитанное неясными ожиданиями и смутными страхами, антоновка принесла несколько густых тонов надежды. Так это запомнила моя душа. Запах отцовского морского кителя, влажных полов терраски дома был неразлучен с запахом именно этой яблони.
Все эти годы, более тридцати лет, я жил так, чтобы этот запах ушел из памяти. Но он не ушел. Яблоня оказалась умнее.
И вот мы стоим с моим отцом под ее огромными ветками и внимаем. Поздний сентябрь ещё хранит обаяние ушедшего лета. Сырая земля, покрытая бурной растительностью, уже дышит холодом. Огромные желто-восковые плоды ждут. Тонкая тишина чуть тронула слух и прервалась смехом подростков с соседней улицы.
Я был здесь. Неожиданно я понял, что я был здесь все эти годы. Моя душа стояла перед этой яблоней словно у алтаря Господня. Все эти годы. Наверно, она просила своего Владыку о милости. Она дождалась. Мы встретились.
Батя сорвал первое яблоко и протянул мне, хитро улыбаясь. И яблоко поздоровалось со мной узнаванием. Это был тот самый запах! Это был он. И это мой отец. И это я, его сын. И мы стоим здесь посреди нашего участка, спустя тридцать лет наших мытарств.
И через смутный вихрь старых предчувствий, принялась одна мысль — всего могло бы и не быть.
Но это было, и сейчас это вот так. Так, как устраивало мою яблоню, мою совесть. И, наверно, моего отца.
Ничего сложного
Этот странный человек появился у нас неожиданно. Как грибной дождь средь жаркого крымского дня. Крупные черты его лица влезли в проем ворот, а густой низкий голос быстро заполнил все пространство двора. Что-то неуловимо знакомое было в этом человеке. Знакомое и свое. Он раскатисто задавал вопросы, взмахи его головы были по-хозяйски решительны, и в то же время, как-то очень щепетильны и вежливы. Наша малышня высыпала к нему как к чуду. Огромный дед, в белой капитанской фуражке, оранжевой рубахе навыпуск и голубых полотняных штанах, представлял собой поистине живописное зрелище
— Ах вы, маленькие озорнята в ответ на назойливое внимание детей загрохотал дед. —А ну-ка, вот вам! В ковше ладони появились две конфеты. Малыши получили контрибуцию и брызнули за велосипедами.
Мы прошли в беседку, в тенек. Подали компот из кизила и печенье. Расселись. Возникла небольшая пауза, и меня просветили, что это прадед моей жены, ему девяносто два года, и он долго не заходил. Разговор плыл неторопливо. Я молчал и украдкой рассматривал деда Мишу. Классика его черт и манеры говорить вернула меня в середину прошлого века.
Когда я только родился, он, прилично отвоевав, уже трудился на заводе. Делал огромные слесарные ключи для пароходов. Очарования тех лет хватило не надолго. Уже в восьмидесятые из меня выпарились дрожжи трудолюбивого послевоенного времени. А он продолжал крутить старые гайки своей жизни. В девяностые я родил новую концепцию себя. Она чуть не стоила мне жизни. А он жил своей старой любовью и преданностью. Еще через десяток лет я вновь поднял оружие поиска правды, а он улыбался пришедшей старости как другу. Недавно, я сложил оружие и поднял руки. А в его девяностолетнем сердце поднялась радость благодарности. И сегодня он пришел к нам, принеся свое послание. Простой рассказ о своей жизни. Свидетельство того, как она может заканчиваться.
— А как я жил? Да, как все. Не завидовал, не воровал, не врал. Ничего сложного. А сейчас думаю — как же это было хорошо!
Его единственный зрячий глаз был полон доверия ко всему, что осталось. Дед ушел, за пять минут свернув свою делегацию. Я смотрел вслед его старой копейке и понимал, что она увозит часть моего сердца. И я был согласен на этот обмен.
