«Дебилята»

Елена Есаулова

Густые тополя заслоняли окна, но лучи солнца пробивались сквозь листву, рисуя светлые квадраты на крашеном полу. Третьеклассница Ляля лежала на высокой кровати, утопая в перине, и радостно мечтала. Первым делом взять круг, побежать к Ольге и Гальке, позвать их на речку, накупаться как следует, в обед залезть с сестрами к ним на чердак, порассматривать фантики (у них аж целый чемодан!) и вырезные куклы, а вечером пойти в кино на мультсборник или поиграть в выжигало, в 12 палочек на большой поляне напротив Касьянова двора… Но это только, если баба Нюра не заставит что-нибудь делать.

«Огород поливай! За хлебом иди! Крыльцо подмети! Ишь, лентяйка, всё ей гулять», – вполголоса она передразнила бабушку и, стараясь не шуметь, соскользнула с кровати на пол. Натянула ситцевое платье в синий горох, на цыпочках побежала к рукомойнику, побрызгала в лицо водой и метнулась было к двери. И наткнулась на бабу Нюру, входившую в избу с полным фартуком гороха.

– И куды направилась, красавица? – с укором спросила она Лялю. –  Ешь да берись за дела! По хлеб надо, стирать половики буду, воды натаскашь…

Тяжело ступая, пожилая женщина подошла к столу, вывалила стручки на стол,  достав из кармана, осторожно положила сверху гороховой горки два куриных яйца.

 – Ну-у-у баб! – затянула Ляля. – Я на речку же хотела, пока дождя нет. Чего же сразу берись! У меня каникулы вообще-то!

– Наречишься еще, речка! Молока попей, бери сетку и кошелек, не рассусоливай, шагай в магазин. Принеси батон черного и батон белого: в обед мать с отцом с поля приедут, а хлеба – последняя краюшка.

Девчонка залпом выпила молоко, сунула в карман сухую горбушку, бросив  в сторону бабки сердитый взгляд, толкнула дверь в сени. Там, в темной прохладе, нырнула рукой в старый бидончик в углу, вытащила две шоколадные «Белочки», выбежала на крыльцо.  

– Позыркай ишо мне! Зыркает, гляди-ка! – неслось вслед.

Застегнув сандалии, Ляля бегом выскочила за калитку.

– Вот всегда так! Кому-то же везет, но только не мне! – бормотала девочка. –  Вика гуляет, когда хочет и где хочет, никто ее не ищет и не зовет. Ольга и Галька уходят из дому без спросу, никто их не хватается. И делать ничего не заставляют! А меня – всё время. И еще учись им хорошо! И не груби! И посуду мой! А чего я хочу, спросили?!

Она громко топала по деревянному тротуару, нарочно выбивая пыль, и думала о своей несчастной доле.  Вообще-то в любое другое время поход в «Хлеб» был для Ляльки радостью. Там  вкусно пахло. Кроме буханок, можно было прихватить булочку по 9 копеек с блестящим коричневым бочком, а если хватит сдачи, взять в соседнем «Стеклянном» пачку сахарного печенья или сухого вишневого киселя. И начать его вкусно грызть с уголка по пути домой. Но вот сейчас ей надо было срочно на речку, а время пришлось тратить на дурацкие покупки!

Путь в магазин лежал через березовую рощу, огороженную высоким забором. Рядом с ней в старом деревянном здании приютилась «дебильная» школа-интернат. Тамошних воспитанников – умственно отсталых детей, в просторечии  «дебилят», – местные дети чурались и видели редко. Двор у тех было свой, в село их почти не выпускали.

Попасть в парк можно было, преодолев грубо сколоченные высокие ступеньки. Их сделали, чтобы коровы не вытаптывали траву и кусты. На последней ступеньке Лялька сшибла до крови ногу, сорвала и, послюнявив, прилепила на ранку подорожник. Противно защипало. Вот ведь не везет сегодня!

Белые стволы у тропинки чуть успокоили ее раздражение. Но в самой гуще деревьев девочку охватила неясная тревога. Она прибавила шаг. Внезапно прямо перед ней из кустов вдруг выскочили двое пацанов. Один повыше, другой меньше ростом, с одинаковыми бритыми головами, болячки в густой зеленке, короткие штаны, измятые голубые рубашки без пуговок. «Дебилята», – поняла Ляля и похолодела.

– Ну, чё, девка, – важно начал тот, что ниже, шмыгая носом, – чё это ты по нашей роще идешь? Щас вот крапивой тебя нажжём! И лишаём заразим.

Он нарочно медленно нагнулся и сделал вид, что сейчас начнет рвать жгучку. А второй противно кривил большой рот, ухмылялся.

Ей захотелось зареветь или побежать назад. Нельзя. Точно, догонят и нажгут. А рвануть вперед тоже не выйдет – хулиганы выше и сильнее. Еще и отлупят, а деньги на хлеб отнимут. Она набрала больше воздуха и постаралась не показывать страха.

– А ну-ка быстро отстаньте! – крикнула. – Пропустите!

Дебилята обидно заржали.

– Вы, вы!.. – ее голос срывался и дрожал, она еле-еле старалась не зареветь. – Дебилы вы, вот кто! Проклятые дебильные дураки!

Они враз перестали усмехаться.

– Мы не дебилы, – тихо сказал высокий. – Честно! Просто наш папка мамку зарезал пьяный. И его в тюрьму посадили. А мамку схоронили на кладбище. А еще он хотел брата моего, Ваньку, – вот его – резать, а я не дал. И папка тогда мне по шее полоснул.  Потому у меня шрам – во, видала? В больнице зашивали.

Он гордо задрал острый подбородок. Тонкая грязновата шея была перечеркнута розовым швом.

– И нас в райцентр забрали, в эту школу, – вступил второй. – Только мы отсюдова убежать хотим, нам тут не нравится. Мы ж не дебилы в самом деле. Юрка вообще учился хорошо по математике, его учительница хвалила! И в библиотеку она нас записала в Ухаревке. А тут нас не записывают в библиотеку. Говорят, нельзя нам туда ходить, отсталые мы. Неправда же это.

Солнце не скрылось, и на небе не было ни облачка, но будто холодом повеяло. Трое детей стояли и молчали.

– А что же, у вас совсем-совсем больше родни никакой? – спросила Ляля.

– Тетка Ирка – отцова сестра, но она в городе живет, на заводе работает и не приезжает даже, – затараторил Ванька, поглядывая на брата.

– У нее квартира просто маленькая, – отрезал Юрка, вздохнув и сплюнув. – А то бы взяла. Наверное…

– Меня Лялька звать, Атаманова, – вдруг сказала девочка, нашаривая в кармане и протягивая пацанам конфеты, украденные из секретного бидончика. – Пойду?

– Ага, – шагнул к ней большеротый и взял конфеты. – Спасибо. Мы давно таких не видали. Иди, кто тебя держит! Ходи теперь тут, сколько хочешь, не бойся: тебе – можно…

Уже почти у входа Лялю догнал Ванька.

– Эй, как тебя там! Лялька! – он смотрел в пол. – У тебя есть дома книжки, да? Принеси нам интересную какую-нибудь почитать в это же время. Мы вернем, не бойся. Тут у нас тайник есть у сухой березы, там оставим. Завтра покажем!

Она молча кивнула; младший, довольный, рванул к брату. У выхода Ляля обернулась – ребят на тропинке уже не было.

…Отдав бабе Нюре хлеб и сдачу, Ляля замешкалась. Бежать купаться ей почему-то расхотелось.

– Ба, – тихо тронула она пожилую женщину за плечо. – А может такое быть, что мальчики из «дебильной» школы – совсем не «дебилята»? А нормальные? Просто у них папка мамку зарезал?

Бабушка кинула на внучку долгий взгляд, тяжело вздохнула. Ее голубые, будто выцветшие, глаза заслезились. «Господи Иисусе, Царица Небесная», – пробормотала она старорежимное и перекрестилась. Неловко погладила Ляльку по голове, что случалось очень редко.  

– Быват, девонька, – неожиданно тихо сказала она, – и не тако ишо быват. Много горя на земле. Не дай Бог сиротску долю-то познать. Сиротам добро надо делать!

Она отвернулась к буфету, засуетилась, начала открывать то одну, то другу дверку буфета.

–  Всё, пособила, так иди, не крутись тут, – бросила она Ляле. – Подружки твои уже заждались, поди: прибегали, сказали, на речке будут.

Она схватила круг, спустилась по переулку вниз, к речке. Дети долго-долго купались, брызгались и играли в мяч почти дотемна. Но на душе у Ляли было как-то серо, не осталось и следа от утренней радости. Она долго не могла уснуть, ворочалась на перине, думала о том, каково это, когда папа бросается с ножом на маму, как жить в «дебильной» школе, а не в своем доме, ходить босиком, не бывать на речке, в кино и библиотеке… Потом она заплакала – не потому, что ее наказали или не разрешили что-то желанное, не потому, что что-то болело, а от несправедливости и чужого горя, которому никак нельзя было помочь...

…На следующее утро, пока баба Нюра толклась в огороде, Лялька решительно опустошила бидон с конфетами, высыпав их в бумажный кулек, бережно обернула бумагой любимую книгу «Фантазеры» и понеслась к роще. На вчерашнем месте пацанов не оказалось. Немного подумав, она спрятала свертки под высохшую серую березу и медленно побрела обратно, то и дело оборачиваясь.