О страданиях

Архиепископ Феодор (Поздеевский)

Читателям «Прихожанина» предлагается отрывок из богословского труда архиепископа Феодора (Поздеевского) «О страданиях». Известно, что живший на рубеже XIX и XX веков архиепископ Феодор (Поздеевский), не щадя себя, отстаивал христианскую веру и ценности Церкви в самые мрачные годы большевистского террора. Невероятно образованный и мудрый, владыка Феодор в разные годы был ректором Казанской и Московской духовных семинарий, а с 1909 до 1917 годы – ректором Московской Духовной академии. 1 мая 1917 года он был назначен настоятелем Свято-Данилова монастыря. Архиепископ Феодор постоянно подвергался гонениям, не раз за свои взгляды сидел в тюрьме. В 1937 году он был вновь арестован по так называемому делу «Даниловского братства» и 23 октября 1937 года – расстрелян. Труд Владыки «О страданиях» – это не легкое чтение. Это глубокий богословский анализ причин того, почему человек в своей земной жизни обречен на страдания. Мы предлагаем нашим читателям лишь небольшой отрывок. В полном объеме этот труд опубликован в книге «Больным и здоровым. В поддержку и утешение» (издательство «Даниловский благовестник»).

Если бы вся история жизни человеческой на земле с самой ее колыбели каким-либо чудом развернулась подобно огромному свитку пред нашим взором, то, конечно, каждый бы из нас увидел как бы огненными и кровавыми буквами написанное: «Плач, и стон, и горе» (Иез. 2, 10). Наблюдения каждого и опыт всего человечества на протяжении всей его истории достаточно ясно говорят, что настоящий мир и жизнь, по крайней мере в сознании человечества, есть мир скорби, страданий и зла. Зло здесь в большой дозе перемешано с добром, и, как тонкий яд, это зло проникает собой все – к красоте природы примешивается безобразие, в силе природы сказывается ее слабость, а от человека гораздо более возносится к небу стонов отчаяния и плача, нежели восторженных криков радования и ликования.

И что всего тягостнее для сознания человека, ищущего проникнуть в тайну окружающей жизни, так это замечаемое им постоянно какое-то странное противоречие и несоответствие между явной целью жизни природы и человека и действительной жизнью и деятельностью их. Ведь красота, здоровье, сила, жизнь по-видимому составляют явную цель природы в мире органическом, но в то же время природа действует и в противоположном направлении и трудится столько же и для уничтожения всего живущего, сколько и для жизни: не только для человека, но и для всего живущего она и мать, а пожалуй, больше того – мачеха. Она уничтожает одной рукой то, что делает другой.

Вот и бьется бедный человек в этом непонятном для его ума и странном раздвоении и круговороте жизни: сознает борьбу и страдания как действительные и наличные факты и видит в них общий закон жизни, но не хочет примириться с ними и всем своим существом отрицает их. Кажется, как будто ужасная печать древнего братоубийцы Каина и то печальное знамя его жизни, что он стеня и трясыйся (Быт. 4, 14) будет жить среди людей, воочию исполняется над всем человечеством.

…При таком сознании возможны для человека при виде общей «страды жизни» два исхода: или презрение ко всему и к самой жизни, или глубочайшее чувство скорби, горькое отчаяние, когда человек действительно способен бывает с восторгом признать небытие как лучшее и поклониться ему. Вот почему отнять у человека Бога и оставить его одного среди круговорота жизни, значит, или осудить человека на одну чисто животную жизнь, недостойную человека и не избавляющую его от зла и страданий, или, если это невозможно, осудить его на полный пессимизм и отчаяние. Но ведь в этом признании зла как всеобщего и неизменного закона бытия и жизни и в вытекающем отсюда пессимизме не только нет разумного разрешения мучительного вопроса о зле и объяснения его смысла, но уже прямо как бы подчеркивается его бессмыслие и бессмыслие самой жизни.

…Радость бытия и жизни, происходящую от сознания человеком того, что он идет путем истинной жизни, и восходит от совершенства к совершенству, и своей жизнью и личностью раскрывает в мире физическом и условном, органическом, отобраз Божественных совершенств, и утверждает христианство. «Сия глаголах вам, – говорил Спаситель Своим апостолам, – да радость Моя в вас будет и радость ваша исполнится» (Ин. 15, 11). А говорил Он тоже о скорбях, искушениях и страданиях для апостолов и все-таки утверждал радость бытия и жизни, а не пессимизм и отчаяние. «И вы, – продолжает Спаситель, – печаль имате убо ныне; паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас» (Ин. 16, 22).

…Итак, есть, значит, возможность чувствовать одновременно и радость бытия и жизни и скорби ее – есть, следовательно, какой-то просвет, куда может человек бодро смотреть и среди окружающего зла, и есть, очевидно, такое состояние духа и такое содержание жизни, пред которыми бледнеют всякое зло, всякая горечь и страдание и переживаются только радость бытия и сознание этой радости.

Значит, есть в христианстве примирение этих двух как бы несовместимых явлений жизни, есть смысл этих страданий, значит, христианство может и раскрыть тайну, которая искони мучила и мучает человечество. Но не тем раскрывает христианство эту тайну «страды жизни» человеческой, что признает ее напускной или искусственной (напротив, нигде, быть может, не рисуется состояние всего мира и всей жизни человеческой, погруженных во зло, настолько мрачными красками, как в Библии), а тем, что действительно объясняет происхождение всеобщей суеты жизни и томление духа и указывает ясно, в чем именно человек должен утвердить свою мысль и свою волю, чтобы бодро пройти путь жизни.

Христианское Откровение объясняет тайну страданий человеческих и суеты мира грехопадением человеческим, через которое зло, зародившееся в области бытия чисто духовного, в мире ангельском, перенесено было из этой надземной сферы и в область бытия чувственно-духовного, в область жизни человеческой и физического мира. А злом, которое зародилось в области духовно-разумного, невещественного бытия, в мире ангельском, христианское Откровение называет не физические страдания, которые на самом деле не зло, а то ложное, беззаконное направление воли разумных существ, когда они, отрешаясь от Бога, думают самостоятельно создать свою жизнь вне зависимости от Бога и в полном отрешении от Него.

Зло, говоря кратко и языком святоотеческим, есть ложная и фальшивая сама по себе мысль тварного существа о своей якобы самостоятельности и происходящее отсюда противление воле Божией и тому порядку и закону бытия и жизни, которые положены Богом для жизни и деятельности каждого существа в мире. Ведь всякое созданное существо и всякое тварное бытие, вызванное к бытию и жизни волею Божией и признанное Богом «зело добрым» (Быт. 1, 31), постольку может сохранять эту свою первобытную доброту и охранять общую гармонию мировой жизни, поскольку ни на один момент своей жизни не выступает из пределов того закона бытия и жизни, который ему дан Творцом мира, и ни на один момент не теряет своей зависимости от Бога, в Котором одном только он имеет опору жизни.

Сознать, что я могу жить и вне зависимости от Бога и могу строить свою собственную жизнь, руководясь только своей волей, – это значит совсем отказаться от жизни и ввести в нее полное расстройство и дисгармонию, ибо всякое тварное существо может жить под тем лишь одним условием, если будет сознавать, что творческое слово «да будет» и теперь неизменно действует для блага всего сущего.

Грехопадение Ангелов и грехопадение человека, внесшее собой зло во все области бытия как духовного, так и материального, в том и состояло, что Ангелы и люди захотели быть самостоятельными носителями своих совершенств и жизни, порвали свою непосредственную связь с Богом и пошли по пути своей собственной воли. Диавол, бывший прежде Ангелом, ослепленный своими совершенствами, возомнил, что этот блеск совершенства он имеет не по благодати Творца мира, а в силу собственного своего могущества, и через это он не устоял в истинном своем бытии, то есть в отношении подчинения Богу, а отделил себя от Бога во имя своей самостоятельности и независимости.

…Это-то именно фальшивое сознание своей независимости, этот призрак самобытности и извратили в целой части мирового бытия, именно в области духовно-разумного бытия, истинный закон жизни и внесли первое явление зла и страданий, которые всегда переживаются и воспринимаются сознанием человека как нарушение гармонии жизни, а где нарушение истины и гармонии, там и страдания. И зло поэтому не что иное, как воля разумного существа, действующая в направлении противоположном воле Божией и независимо от нее. Грехопадение наших прародителей было только дальнейшим распространением этого зла – стремления жить независимо от Бога – из области чисто духовной в область мира телесно-духовного.

В том-то и состоит высшее благо разума и свободы, чтобы не слепо и бессознательно исполнять законы своей жизни, а свободно и сознательно раскрывать в своей жизни ту истину и тот смысл своего бытия, ради которого создано свободно-разумное существо. Ведь и мы всегда более ценим свободное и охотное исполнение добра, а не принужденное и насильственное. Человек должен был, по идее творения, являть на земле своею жизнью и деятельностью начала жизни богоподобной, должен был низводить на землю и являть чрез себя среди неразумной твари Божий разум и Божию волю, должен был как бы проникать эту неразумную природу началами духовной жизни и чрез себя возводить ее к Богу.

По своему двоякому составу человек действительно мог быть связующим звеном между миром видимым и духовным, ибо по телу он принадлежал ко внешнему миру, а в разуме и свободе заключал отобраз Божества и носил явные знаки своей непосредственной связи с Богом. Эта связь человека с Богом должна быть вечной, так как только при этом условии со стороны человека и внешний мир, хотя и чрез посредство человека, мог как бы озаряться и оживляться светом и силой Божества. Человек, если он хотел являть собой в мире жизнь богоподобную, конечно, ни на одно мгновение не должен был своим разумом и свободой отделяться от Бога, а вечно должен был переводить волю Божию в свою волю и ею определяться к деятельности, а не собственной волей.

Но это определение себя самого в жизни только волей Божией должно быть вполне свободным и добровольным, и вот для этого именно Господь и дал людям заповедь о невкушении плодов с древа познания добра и зла. Конечно, воля Божия могла выразиться и в другой какой-нибудь заповеди, более или менее трудной, но только непременно должна была в чем-нибудь выразиться, так как только при этом одном условии человек мог избрать или жизнь по воле Божией, или отделить себя от нее и жить уже по своей воле, то есть совершенно уже сознательно и свободно идти путем богоуподобления как единым истинным путем своей жизни, или идти путем самозакония, раскрывать свою деятельность как бы независимо от Бога.

Человек избрал последний путь, то есть не захотел быть подобным Богу, а захотел быть равным Ему, как ему обещал диавол, и с этой лукавой надеждой отверг заповедь Божию, а вместе и волю Божию как закон своей истинной жизни, и утвердил свою собственную волю и сам захотел сделаться самостоятельным носителем и строителем своей личной жизни. В данном случае и с человеком произошло и повторилось то же самое, что произошло с диаволом, то есть тот и другой отделили себя добровольно от Бога и чрез это расстроили общую гармонию бытия, которая должна была поддерживаться всеобщей зависимостью от Бога.

Отступивши же от Бога и от своего истинного закона и направления жизни, он естественно должен был подпасть в рабство иному закону – «закону плоти и греха», которые (плоть и грех) прежде были бессильны против него, а теперь получили силу и господство. Это господство чувственности и плоти явилось и является для падшего человека обычной стихией и характерным содержанием его жизни и вместе с этим является и как бы проклятием жизни и ужасным бременем, так что даже такие великие силой Божией люди, как апостол Павел, с отчаянием взывали: «Окаянен аз человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7, 24).

Главное зло в жизни падшего человека в том и состоит, что он внутри себя носит постоянный разлад и вражду, ибо дух человека, отрешенный его собственной волей от Бога, все же томится и жаждет богоподобной жизни, как истинной своей жизни, но воля человека не только свела его с высоты богоподобия, но и придала господствующее значение телесным потребностям человека. Так, эти двоякие стремления человека – духовные и телесные – влекут человека каждое на свой путь, и человек силою первого своего греха принужден волею или неволею подчиняться этим последним стремлениям плоти. И ему необходима снова Божественная сила, чтобы освободиться от этого плена плоти. Хорошо выражает это мучительное бессилие падшего человека к добру и страшный разлад внутри него самого апостол Павел, когда говорит: «Желание добра есть во мне... и по внутреннему человеку я нахожу удовольствие в законе Божием, но я плотян, продан греху: доброго, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю... Когда хочу делать доброе, прилежит мне зло... ибо в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и пленяющий меня законом греха» (Рим. 7, 18–23).

…И несомненно, в чисто воспитательных и благих целях обрек Господь всю тварь, по падении человека, на суету и томление, – с той целью, чтобы человек познал горьким опытом жизни невозможность найти покой и благо в этой общей суете, и обессиленный в тщетной борьбе со стихиями мира, носящими следы Божия осуждения, сам уже отвратился от них и взыскал Бога.

…Слезы нужны человеку в земной его жизни: труд, болезни, печаль и воздыхания составляют без всякого ограничения то средство, которым грехи и зло в роде человеческом не заходят еще в пределы чисто сатанинского озлобления; слезы нужны человеку, ибо они размывают собой туман и призрак человеческой самодовлеемости, обнажают смертоносный покров похоти плоти, очес и житейской гордости. Разрешите человека от слез, от труда и болезней, возьмите самую смерть от земли и предоставьте человека только самому себе – и вы увидите в человеке такое чудовище, страшное и вместе с тем жалкое, образ которого трудно и представить.

Может ли человек в христианском освещении смысла жизни из целого круга тех идей и понятий, которыми обогатило его мысль христианское Откровение, найти нечто такое, что сделало бы для него страдания, если уж не удобоприемлемыми без внутреннего протеста чувства, то хотя бы подвигом во имя какой-либо высшей цели, достаточной для их оправдания и примирения с ними? Несомненно, может.

В христианстве есть, несомненно, нечто отрадное, есть нечто такое, что заставляло апостола кровью свидетельствовать правду тех своих слов, что он желает и может хвалиться не чем иным, как только Крестом Христовым, то есть страданиями и смертию своего великого Учителя, и что слово о Кресте и самый Крест суть воистину сила во спасение всякому человеку, уверовавшему в этот Крест. Не может быть, чтобы слова того же апостола, что мы, христиане, хвалимся скорбями, что и сам он желает хвалиться только немощами своими, суть слова болезненно извращенного религиозного чувства. Не может быть, чтобы сонм мучеников тоже являл собой что-то болезненное и извращенное.

Ясно, что и Сам Христос и Его апостолы, хотя и утверждают страдания жизни, но придают им какой-то особый, высший смысл и заставляют человека находить в них этот высший смысл, находить в них какую-то высшую правду и в этих самых страданиях искать пути к лучшей жизни.