«Почитай врача честью по надобности в нем…»

Хочу задать читателям «Прихожанина» вопрос в стиле передачи «Что? Где? Когда?»: «Что объединяет апостола-евангелиста Луку и святителя Луку (Войно-Ясенецкого), французского писателя Франсуа Рабле, а также живших в III веке мучеников Ореста и Диомида и преподобных Алипия и Агапита, подвизавшихся в Киево-Печерской лавре в XI–XII веках?» Если бы в этот список я добавил великомученика Пантелеимона, то ответ был бы ясен сразу: эти святые совмещали служение Господу с одной из самых почитаемых профессий на свете – врача. О том, как могут сочетаться эти два служения в одном человеке, мы беседуем с иеромонахом Феодоритом (Сеньчуковым), который работает врачом-реаниматологом на «Скорой помощи».

Батюшка, кто Вы в большей степени: врач, ставший монахом, или монах, лечащий  людей?

Конечно же, я врач, ставший монахом. Это даже если посмотреть хронологически: врачом я стал в 1986 году, а монахом – лишь в 2008. Врачом мне хотелось быть всегда, еще с детских лет, а специальность «реаниматология» выбрал уже в институте. Окончил Второй мединститут, потом работал на «Скорой». Довелось потрудиться в разных медучреждениях, под конец я вернулся на «Скорую» врачом реанимобиля.

Однако ж нелегкую специальность Вы себе выбрали. Наверное, можно было что-нибудь попроще, скажем, педиатром…

Так Вы почти угадали. Изначально я и был педиатром, точнее детским реаниматологом. На мой взгляд, реаниматология – самая интересная клиническая специальность. В медицине таких особых специальностей всего три: психиатр, реаниматолог и патологоанатом. Но реаниматолог, на мой взгляд, самая-самая интересная. У тебя на руках человек в критическом состоянии, практически на грани смерти, и ты делаешь всё, чтобы он не умер.

А нет ли здесь противоречия для Вас как для монаха?

А в чем Вы видите противоречие?

Господь определил, что этому конкретному человеку пришла пора уходить, а тут появляетесь Вы и вытаскиваете его с того света.

Ни в коей мере! Почему Вы считаете, что Господь положил этому человеку умереть, а не встретиться со мной? Если бы Бог хотел, чтобы этот человек умер, Он не привел бы меня к нему в самый критический момент его жизни.

Моя задача – доставить человека в больницу живым

Работать на «Скорой» тяжело? Никогда не хотелось поменять специализацию?

Работать тяжело. Что же касается «поменять специализацию», то наше государство сделало всё, чтобы человек никуда не мог уйти в рамках медицинской сферы. С тех пор как ввели сертифицирование врачебных специализаций, поменять специальность становится всё труднее и труднее.

Забавно другое: во всем мире нет такой специальности, как врач-реаниматолог на «Скорой», а в нашей стране есть. В других странах на «Скорой помощи» работает парамедик. Это, если перевести на привычный нам язык, по сути фельдшер.

А вдруг фельдшер чего-то не знает и не сможет поставить правильный диагноз?

Диагноз он вполне поставить сможет, хотя это не самое главное. Главное, фельдшер должен оказать первую необходимую скорую помощь и быстро доставить больного в больницу. В этом его задача. Что же касается меня, то я даже не врач «Скорой помощи» – я врач-реаниматолог «Скорой помощи».

Простите, а в чем разница?

Повторюсь: чтобы человеку, попавшему, скажем, в ДТП, остановить кровотечение, перевязать рану и  доставить в больницу, я не нужен – достаточно двух профессиональных фельдшеров. Уже в больнице врачи соответствующих специальностей сделают всё необходимое, чтобы спасти  раненого. Моя же специальность нужна лишь для одного – транспортировать тяжелого больного из одного стационара в другой. Скажем, находится пациент в больнице, где нет кардиохирургии, и его надо перевезти в другое медицинское учреждение, где кардиохирургия есть. В этом случае фельдшер просто не справится. В отличие от меня, он не знает, как работает различная аппаратура в реанимобиле и как подействует то или иное лекарственное средство. Моя задача с помощью специальной аппаратуры и особых лекарственных препаратов привезти тяжелого больного, допустим, из Липецка в Москву, чтобы он не умер по дороге.

Преподобного Меркурия почитаю своим святым

Отец Феодорит, мы несколько углубились в Вашу врачебную сферу. А как Вы стали монахом?

Признаюсь, я не планировал быть монахом. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Я был женатым человеком. Но так случилось, что в 2000 году от тяжелого диабета умерла моя любимая жена Юлия. И я остался один с двумя дочерьми: одной на тот момент было 17, другой – пять с половиной лет.

Какой традиционный русский способ в подобной ситуации? Утопить горе в водке. Но этот путь не для меня. Во-первых, у меня на руках маленький ребенок, которого надо выхаживать и воспитывать. Во-вторых, с водкой у меня иные отношения. Я считаю, что алкоголь –  это атрибут праздника: хорошо по радостному поводу выпить с друзьями, но пить с горя – глупость.

Итак, в 2000 году я овдовел. Что делать? Жениться вновь? Но если ты сильно любил одного человека, то вряд ли так же сильно полюбишь другого. И не факт, что если бы я привел в свою семью новую жену, то девочки приняли бы ее. Может быть, старшая еще как-то смогла бы примириться, но младшая не приняла бы точно. Да к тому же у меня и на примете такой женщины не было. Я ведь женился в 17 лет, и семейная жизнь с моей Юлией была для меня сказкой, настоящим счастьем. В 40 лет это уже была бы совсем не та сказка. Так постепенно я пришел к мысли, что хочу служить Господу, стать монахом.

Кстати, с монашеским постригом у меня связана одна история. Мой день рождения приходится на 17 ноября, и в этот день празднуются Иоанникий Великий и Меркурий Печерский. К слову сказать, Меркурий Печерский празднуется два раза в год: 17 ноября и 7 декабря (а это день рождения моей покойной жены, и я неслучайно эту дату упоминаю).

В 2008 году на свой день рождения я отправился в Киево-Печерскую лавру. Иду в Трапезный храм, чтобы исповедоваться. Вижу: народу немного, исповедуют два иеромонаха, а сбоку, за колонной, стоит старенький батюшка, и к нему – никого. Я подошел к нему, он меня исповедовал, а потом спрашивает, кто я и откуда приехал. «Врач, – отвечаю. – Из Москвы». «А почему ты не священник?» – вдруг озадачил он меня вопросом. «Не знаю, батюшка, – говорю. – Господь пока не дает». «Надо, чтобы ты стал священником», – сказал он так очень настойчиво, а потом еще дважды повторил эту мысль.

Возвращаюсь я в Москву, а буквально через два дня звонок с Украины. Говорят, владыка Агапит благословил твой постриг и уже дату определил – 7 декабря. Так я стал монахом. С этих пор преподобного Меркурия Печерского почитаю своим третьим святым.

Где Вы в Москве служите?

В Высоко-Петровском монастыре. Только с Украины я не переводился – я, так сказать, сверхштатный, прикомандированный священник. Параллельно одно время работал волонтером в Марфо-Мариинской обители. В их Центре милосердия помогал больным, страдающим БАС (боковым атрофическим склерозом). А сейчас у меня есть один очень интересный проект, точнее группа помощи.

Расскажите поподробнее.

Есть такие больные, которых нельзя лечить никакими средствами – им может помочь лишь трансплантация легких. На Западе подобные операции делают активно и регулярно, у нас это менее развито. Подобная трансплантация невозможна без донорских органов, а это – убийство.

Почему убийство? Человек, скажем, погиб в автокатастрофе…

Всё равно это – убийство. Да, в медицине есть такое понятие, как смерть мозга, но в Священном Писании есть только один критерий смерти – прекращение сердечной деятельности и кровотока. В Священном Писании мозг вообще не упоминается. В познании Бога он не нужен. Нужны сердце, душа… Именно поэтому подобная трансплантация с точки зрения веры – убийство.

В нашей стране в отношении донорских органов действует презумпция согласия. Это означает, что любой человек априори согласен, чтобы его органы использовали как донорские…

…Эка! А если человек не согласен? В других странах действует тот же подход?

Если человек против этого, он должен всегда иметь при себе нотариально заверенную бумагу, чтобы его тело не передавали на донорские органы, предупредить об этом всех родных и знакомых и разработать систему оповещения на непредвиденный трагический случай. Видите, как сложно. В противном случае у любого человека, включая ребенка, органы могут быть изъяты как донорские.

В отличие от России, в других цивилизованных странах действует презумпция несогласия: человек считается несогласным, если он специально не напишет, что хочет, чтобы его органы после смерти передали нуждающимся больным. Кстати, именно поэтому весь Синод Элладской Церкви написал, чтобы их органы в случае внезапной смерти забрали на донорские. Это и понятно: ведь «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

В России в случае внезапной смерти органы всё равно изымут как донорские, то есть для больных, которые этих органов ждут. Подобные операции делают только в двух местах – Склифе и Институте трансплантологии. Следовательно, такие больные должны постоянно находиться в шаговой доступности от этих двух учреждений, чтобы иметь возможность в течение 3 часов попасть на операционный стол. Эти люди по сути своей инвалиды. Они сидят и годами ждут, когда подойдет их очередь. Таких больных в Москве порядка 30. Они очень сплоченные, помогают друг другу, скажем, собирают деньги, чтобы оплачивать съемные квартиры. Я с ними познакомился случайно: меня попросили причастить одну такую больную. Так я вышел на этих больных и помогаю им, чем могу.

Как Вам удается всё совмещать: и работу на «Скорой помощи», и службу в монастыре?

Господь помогает. Хотя поймите: работаю и получаю зарплату я только на станции «Скорой помощи», которая находится на территории Первой Градской больницы. Что же касается монастырского служения, то, поскольку я не насельник обители, служу не все службы. Как правило, 3–4 раза в неделю (всенощное бдение, воскресную Литургию), иногда по будням. Нередко, когда приходится много работать на «Скорой», служу утреннюю Литургию в ближайшем храме. Параллельно читаю в Богословской школе монастыря лекции мирянам. Но, если бы я был насельником и у меня были бы иные серьезные послушания, тогда мне было бы трудно совмещать их с врачебной деятельностью.

Отец Феодорит, Вы можете как врач сказать, какие болезни являются, если можно выразиться, «профессиональными» для монашествующих? И как эти болезни можно предотвратить?

Я, конечно, не монастырский доктор, но могу назвать Вам болезни, которыми страдают не только монахи, но и священники. Диабет, нарушение  обмена веществ, варикозное расширение вен… В первую очередь, это, конечно же, варикозное расширение вен. Ведь всем священнослужителям приходится помногу часов проводить на ногах во время службы и исповедуя прихожан. Как это лечить? Существуют специальные препараты, можно также бинтовать ноги эластичными бинтами. Но лично я не могу служить с перебинтованными ногами. Чувствую себя некомфортно.  Или вот нарушение обмена веществ. Часто неверующие миряне говорят: «Вот попы какие толстые, наверное, кушают хорошо». Такая мысль – просто дикость: эта полнота священников – болезненная, она идет от нарушения обмена веществ, от плохого питания.

От плохого питания? Поясните, пожалуйста!

Священники, в основном, народ бедный. Те, которые питаются омарами и мраморной говядиной, в нашей Церкви большая редкость (отец Феодорит улыбнулся). Кроме того, если священник служит, то он  с утра не должен ничего не есть. Режим питания у него, естественно, нарушается. Надо еще помнить, что батюшки – люди верующие, и, если у них появляются лишние деньги, они их тратят не на еду, а на украшение храма или организацию Воскресных школ.

И что Вы посоветуете как врач?

А что тут можно священнику посоветовать?! Соблюдать нормальный режим и хорошо питаться. Дать совет можно, но он трудновыполнимый. У нас в целом плохая пища по стране. Разве то, что продается в наших магазинах, идет на пользу организму? Нет, конечно. Рыба, которую Вы покупаете в магазине, – разве эта рыба полезна человеку? Нет, конечно. Вот в Якутии, где едят только что выловленную рыбу, она настоящая, а у нас сплошной обман.

К тому же что чаще всего ест батюшка? То, что прихожане ставят на канун в храме. Хлеб, пряники, конфеты, сухари… Так что не спрашивайте, почему у священников нарушен обмен веществ и они полнеют. От неправильного питания и нелегкой жизни.

Мой совет – поститесь по своим силам

Отец Феодорит, православные люди переживают сейчас время Великого поста. Давайте коснемся любимой для всех мирян темы «Как правильно поститься?» Что Вы посоветуете?

Главный мой совет – поститесь по силам. Это я советую и как монах, и как врач. Типикон, на который мы ориентируемся во время поста, предполагает очень строгий устав, и, если говорить о мирянах, он не всем по силам. Если человек физически здоров и в состоянии поститься по Типикону – это замечательно, но если он по состоянию здоровья этого делать не может, то не надо себя мучить и прибавлять дополнительные болезни к уже имеющимся.

Типикон лишь образец, на который мы должны равняться. Понятное дело, что мясо в пост надо исключить. Нет такого заболевания, при котором врач скажет Вам, что нужно есть мясо.

Но если человеку нужен белок?

Если человеку по природе его немощи  нужен белок, то пусть есть яйца или творог. Но не мясо. В любом случае о посте необходимо посоветоваться со своим духовником, рассказать ему о своем недуге и попросить разрешение есть, скажем, тот же творог.

Современному работающему человеку очень сложно соблюдать пост по Типикону. И даже не в плане выбора самой еды, а чисто технически. Строгий пост по Типикону предполагает пребывание в постоянной молитве, питание один раз в день, вечером. Но разве работающему человеку сегодня это по силам? Типикон был написан в монастыре и, в первую очередь, для монахов, которые на период поста прекращали все работы, закрывали монастырь и уходили молиться в пустыню, где питались лишь водой и травой. Конечно, когда человек молится, Господь помогает ему выдержать любые лишения… Но если человек работает, то где он найдет силы и энергию на свою работу?

И как же быть?

Главное, надо для себя определить, как ты будешь поститься, и получить на это благословение священника. А уж получив от этого решения не отступать. Если, скажем, духовник благословил поститься с растительным маслом, а по субботам и воскресеньям есть рыбу, то отступать от этого уже не нужно. Кому-то по состоянию здоровья нужна кисломолочная пища, нужен кальций – в этом случае нужно есть творог. Но только творог, а не тирамису со сливками.

«Нарушение поста должно быть чем-то оправдано», – всегда говорю я своим прихожанам. Это я говорю и как монах, и как врач. Если по здоровью человеку надо есть творог, рыбу или яйца (болезни разные бывают), то надо объяснить священнику свою ситуацию и получить благословение на ослабление поста.

Моя младшая дочка Даша, когда была маленькая, выпросила у батюшки разрешение есть в пост глазированные сырки. Дело в том, что она не любила ни мясо, ни рыбу (и сейчас редко ест эти продукты), поэтому пост с разрешения священника нарушала только сырками.

Мой главный совет: не надо гробить свой организм. Такой пост Господу не нужен. Поститесь по силам. Печально другое – мы саму идею поста часто сводим лишь к еде. А ведь пост существует, чтобы люди приблизились к Богу. Мы ограничиваем себя в еде, чтобы меньше работал желудок, а больше – сердце и мозги. Вместо того, чтобы урчать сытым животом и засыпать на диване, человек должен съедать минимум и заниматься молитвенным делом. А то бывает так, что человек строго постится по Типикону, ест только картошку да капусту с гречкой – и больше ничего полезного для души не делает. Мало молится, редко ходит в храм, редко причащается. Какой тогда смысл в его посте? Никакого. К сожалению, у нас многие, называющие себя православными, живут совсем не по-православному. Я знают мирян, которые строго соблюдают посты, а причащаются лишь два раза в год: на Пасху и на Рождество. А есть и такие, которые вообще не причащаются и при этом считают себя христианами. Вы спрашиваете, чем питаться в пост. Но дело не в еде, а в отношении человека к вере и Церкви. 

Бесы – это микробы нашей души

Отец Феодорит, скажите, когда Ваши коллеги-врачи узнают, что Вы монах, их отношение к Вам как-нибудь меняется?

Нет. Одни ко мне относятся хорошо, другие, возможно, не очень, но это никак не связано с тем, что я монах. Поначалу новенькие удивляются, те, кто недавно пришел на нашу подстанцию «Скорой помощи». Бывает, удивляются пациенты, с которыми приходится общаться. Они говорят: «Доктор, как Вы на батюшку похожи». «А я и есть батюшка», – отвечаю.

Случается, что Вас коллеги или пациенты пытаются вывести на споры о вере, о Боге?

Бывает. Но спорить о Боге бессмысленно. Человек или верит, или не верит. Помните фильм Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля»? Пастор в этом фильме говорил Юрию Деточкину: «Все люди верят. Одни верят, что Бог есть. Другие, что Его нет». Зачем пытаться кого-то насильно переубеждать? Чаще пытаются втянуть в споры не о Боге, а о нашей Церкви. Но переспорить меня в этих вопросах трудно. 

Батюшка, в светском обществе бытует такое мнение, что монахов лечить сложно. Они, мол, и болеют тяжелее, а некоторые просто лечиться не хотят, считая, что болезнь дается Господом как испытание… И по этой причине даже лекарства не хотят принимать.

Монахи бывают разные, как и миряне. Я знаю монахов, которые обожают лечиться, которые чуть чихнут, сразу бегут к доктору. Знаю и мирян, которые к врачу не обращаются принципиально.

Болезни у всех – и у монахов, и мирян – протекают одинаково, а лечение зависит от самого человека: есть люди, которые доверяют медицине, а есть, которые относятся к ней скептически. И это совершенно не зависит от того, мирянин ты или монах.

И лекарства надо принимать всем: и монахам, и мирянам. И прислушиваться к советам врача тоже необходимо. Что сказано в Священном Писании? «Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его» (Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, глава 38). Раз врачебная специальность, врачебная деятельность идут от Бога, то, значит, и лекарства, которые помогают осуществлять ее, идут от Бога. Почему же надо их избегать?

Я не считаю, что болезнь дается как испытание. Это, скорее, повод задуматься. С болезнью человек отодвигает от себя все мирские заботы, через болезнь он может вернуться к Богу, сосредоточиться на молитве или начать и закончить какое-то дело, до которого у него руки не доходят, – скажем, написать книгу.

Позвольте еще такой вопрос. Как монах должен относиться к своей болезни?

Хороший вопрос. Я думаю, что любой человек, а не только монах, должен относиться к своей болезни как к Промыслу Божию. Это не значит, что болезнь не надо лечить. Лечить следует любую болезнь, но, если Бог попускает тебе болезнь, значит, есть повод задуматься, почему тебе досталась именно такая болезнь. И вопрос должен быть поставлен не «за что?», как нередко спрашивают люди, а именно так: «Для чего?» Возможно, болезнь дается в качестве испытания или предупреждения, а может, благодаря своей болезни человек может достигнуть святости.

Допустим, у человека сильная мигрень, и он жалуется, что даже не в силах читать Евангелие. Конечно, ему надо в любом случае принимать препараты от мигрени, но при этом стоит задуматься, почему именно чтение святых книг кажется ему невозможным. Быть может, за мигренью что-то скрывается?

Скажу одну антинаучную вещь – я верю в бесов. То есть я верю в Ангелов, но я верю также и в бесов. И считаю, что бесы по сути своей это микробы. Микробы души.

Был такой очень известный патолог Ипполит Васильевич Давыдовский. Он создал теорию болезни, которая сводилась к тому, что любая болезнь – это встреча микро- и макроорганизмов в определенных благоприятных условиях.  По отношению к человеку бесы выступают в виде того самого микроба, у которого нет ни тела, ни души, а только его бесовский дух. И вот, по моему мнению, на фоне физического или психического недуга к человеку цепляется этот самый бес-микроб, который вступает в синергию с болезнью материальной.

Мы все ездим в трамваях, и на всех нас чихают туберкулезники, но заболевает только один человек из 20 – тот, у кого слабее иммунитет. Так же нас всех окружают бесы, но кто-то впадает в грех, а кто-то нет. А поскольку многие болезни провоцируют бесы-микробы, то мы должны регулярно ходить к врачу духовному, как мы ходим к врачу телесному. Потому так необходимо общение верующего с духовником.

Некоторые считают, что болезням телесным всегда предшествуют болезни духа…

Так говорить нельзя. Может предшествовать, а может и нет. Помните, что говорится в Писании об одном слепом? Кто согрешил: он или родители его? Оказывается, что ни он, ни родители его, а на нем исполнилась слава Божия.

Приходилось ли Вам, отец Феодорит, задумываться, почему порой Господь кому-то посылает тяжкие болезни? Человек во всех отношениях очень хороший, а на его долю выпадают страшные мучения.

У меня был очень хороший друг известный нейрохирург Алексей Степаненко. Он был, конечно, человек неправославный, верил в какой-то высший промысл, но человек он был очень хороший и честный. И умер, как и жил. Говорил, что не хочет быть обузой для окружающих. Когда тяжело заболел, постарался всех друзей и близких оградить от излишнего внимания к себе. За ним ухаживали лишь самые преданные женщины – те, с которыми Алексей работал. Когда он уже не мог ходить, его привозили в клинику на кресле. Во время операций он сидел в кресле за спиной нейрохирургов и направлял их. Алексей оперировал больных их руками. Он успел помочь многим и сделать многое, в том числе закончил свою монографию, в которой передал свой опыт другим нейрохирургам.

Стоит ли задумываться, почему Господь послал ему тяжелую и мучительную болезнь? Думаю, что не стоит. Промысл Божий для нас непостижим, мы не знаем, почему Господь посылает каждому человеку свой переход в мир иной. Можно об этом, конечно, думать, но не надо считать себя умнее Бога.

В Вашей практике были случаи, которые потрясли бы Вас как монаха или врача?

Какого-то особенного случая не расскажу. Чтобы Ангелы сходили с неба – такого я не видел. Вспоминаю случай, когда один наш пациент явно видел бесов. Однажды мы везли тяжелобольного человека. И вдруг в какой-то момент у него открылись глаза, он явно видел что-то невообразимо страшное. Это было видно по его лицу. Ему было не больно, а именно очень страшно от того, что он видел. Но узнать, что он увидел, мне не довелось. Мы довезли его живым до Склифосовского, и там он практически сразу умер.

Часто я привожу пример со своей бабушкой, которая умерла в реанимации Склифа, где я работал. Как Вы понимаете, мои ребята сделали всё, чтобы её спасти. Мы возвращали ее к жизни и раз, и другой, и третий. Но в какой-то реанимационной момент она вдруг подняла руку и жестом показала: «Хватит, больше не надо», – и через мгновение пошла прямая линия на приборе. Наводит ли это меня на какую-то мысль? Не знаю. Человек жив, пока он жив, а я как врач буду бороться за его жизнь до конца, пока есть хоть малейший шанс. Просто потому, что по-другому нельзя. Но существует предел, черта, за которой уже ничего сделать нельзя.

Говорят, что люди в состоянии критической смерти видят свет, тоннель, какие-то фигуры, которые движутся им навстречу, или свое тело и врачей, суетящихся вокруг него. Это правда?

Ну, говорят это только те, кого удается спасти, вернуть с того света. Да, видят и себя, и врачей во время реанимации, говорят и про свет, и про тоннель, и про светящуюся фигуру, движущуюся навстречу. Но мы ведь не знаем, что они видят: Божественный свет или свет Люцифера. Я думаю, что к этому надо относиться просто как к данности. Надо стараться жить хорошо, с верой в Бога, чтобы светящаяся фигура, встречающая тебя на пороге в мир иной, оказалась Ангелом.

Беседовал Петр Селинов

Фото: pmd74.ru