«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…»
А.Я. Разумов
Вид казни - забили поленьями
Приведу два примера. Сначала о тех, кто, скорее всего, погребен на Левашовском мемориальном кладбище.
Игумения Зосима. Она там не лежит, но проходила, как и ее сестры, по так называемому делу контрреволюционной церковной повстанческой организации Кирилло-Белозерского края. Кирилловский и Череповецкий уезды после революции входили в Ленинградскую губернию, а затем, до 27 сентября 1937 года, – районами в Ленинградскую область. Поэтому вологжан этих районов в августе–октябре 37-го расстреливать возили в Ленинград. Так в СССР было положено: как правило, свозили из мелких городов для расстрела в крупный административный центр, чтобы единообразно, под наблюдением, не расконспирировав, расстрелять и закопать в один большой могильник всех.
Кирилло-белозерское дело придумал и организовал начальник секретного политического отдела НКВД Ленинградской области капитан Госбезопасности Карпов, который впоследствии сделал большую карьеру на церковных контрреволюционных делах, был вызван в Москву, назначен расследовать такие дела в центральном аппарате НКВД, а к концу войны был назначен Сталиным вообще курировать все дела Русской Православной Церкви и занимался этими делами до 60-х годов. Он, уже как генерал Госбезопасности, похоронен на Новодевичьем кладбище, относительно недалеко от него могила Юрия Никулина. Так что его могилка на почетном месте. Именно он придумал и организовал это дело и другие дела, по которым расстреляны после допросов и пыток многие сотни людей.
Во главе подобных контрреволюционных организаций – и фальсифицированных дел – всегда надо было ставить какое-нибудь более или менее громкое имя. Ведь все придумано! То, что мы читаем в протоколах допроса, придумано, это сочинение следователей. Они формировали дело из того, что знали, изобретали какую-нибудь «красивую» схему и под нее подводили все дело. Во главе кирилло-белозерской организации следователями был назван епископ Тихон (Рождественский), который к этому времени в тех местах уже давно не жил. Он жил в Ленинграде, был настоятелем Князь-Владимирского собора. Но коли раньше он там служил –значит, уже можно обвинить в том, что он там организовал церковно-повстанческое движение.
Местные кирилло-белозерские чекисты старались выполнить план, надо же набрать на каждый протокол Особой тройки сто человек – чтобы приговаривать и расстреливать сразу по сто, так удобнее для отчетности перед Москвой. А как этот план легче реализовать? Конечно, за счет женщин. Решили арестовать монахинь давно разоренного Горицкого Воскресенского монастыря. И арестовали, но не сразу. (Рассказываю по материалам дела, которое читал в архиве Вологодского управления ФСБ.)
Сначала вызвали в качестве свидетелей соседей, которые жили с ними по городам и деревням, и говорили так: «Близятся выборы в Верховный Совет, а эти монашки сеют церковную смуту. Мы хотим изолировать их на время выборов, чтобы выборы у нас хорошо прошли, честно, по-советски, чтобы нормальных людей выбрали. Мы их на время изолируем, а потом выпустим. Вы согласны подписать против них показания?» Вызывали «свидетелей» по ночам. На столе у следователя лежал пистолет. Если кто-то уклонялся, отказывался подписывать, ему говорили: «Как же так? Не хотите признать очевидного? Ведь у вас семья есть… Ну, вот и подпишите протокол».
Если люди соглашались, а, как правило, в таких условиях соглашались подписать что-то, то им подсовывали протокол, не давая читать. Говорили: «Вы что, следователю не верите?! Мы записали – вы подпишите». Таким образом были подписаны свидетельские показания о том, что бывшие насельницы монастыря являются членами контрреволюционной повстанческой организации. Больше никаких доказательств и не надо было… В три ночи арестовали пятьдесят монахинь и послушниц монастыря. Вернее, пятьдесят две, если считать игумению Зосиму и старосту Кукушкину.
В этом деле объясняется, правда, на «мужском материале», как проводились допросы. Но я абсолютно допускаю, что всё это могли делать, с кем угодно. Женщин много меньше расстреливали, меньше арестовывали, но на допросах, знаю по материалам других расследований, с ними могли делать всё, что угодно, – насиловали, избивали, доводили до смерти. Впоследствии следователи-чекисты признались, что на арестованных по данному «повстанческому» делу у них практически ничего не было. Арестованным сразу предъявляли готовые протоколы допросов.
Тогда, во время Большого террора, был такой метод «упрощенного и ускоренного следствия» – человека арестовывают, проходит ознакомительный допрос: «Ваши анкетные данные? Кто ваши знакомые?» А в следующий раз предъявляется сочинение – готовый протокол допроса, где вы узнаете, что вы член повстанческой организации; что против вас есть неопровержимые улики; что если признаетесь, будет легче, вашу судьбу облегчат – дадут три года; что тогда ваша семья не пострадает и что потом, когда будет суд, вы эти показания, если захотите, опровергнете».
Некоторые «покупались» на это, но таких людей было очень немного, поэтому и таких протоколов не так много. А вот если арестованный начинал упираться и спорить со следствием, то придумывали другой протокол, что-то редактировалось, что-то менялось, и шла целая катавасия, с физическими пытками или без, которая должна была за короткий срок закончиться признанием. Такое было следствие.
В кирилло-белозерском случае дело происходило так: если арестованный отказывался от подписания готового протокола допроса, на голову надевали мешок, сбивали с ног и долго били. Потом снимали мешок, подтаскивали к столу, вкладывали ручку в руку и выводили подпись под признательным протоколом допроса. После этого отправляли данные в Ленинград, вставляли в протокол тройки и расстреливали. Во втором и третьем томах «Ленинградского мартиролога» все они помянуты как расстрелянные.
Это удивительная история! Народное предание гласит, что пятьдесят монахинь разоренного Горицкого монастыря погрузили на шаланду, на которых чистят каналы и у которых открывается дно, вывели на середину Белого озера, открыли дно и с камнями пустили всех ко дну. Капитан Мерёжин, который должен был это выполнить, признался в начале 90-х годов, перед смертью, соседке, что он это все сделал. Это легенда. Наверное, как всякая легенда, будет долго жить. Я спросил тогда у Елены Романовны Стрельниковой (мы вместе учились на истфаке ЛГУ, она двумя курсами старше, сейчас она служит в надвратной церкви Ферапонтова монастыря, она исследовала историю репрессий Вологодского края): «Елена Романовна, скажите, а вы хоть одно имя можете назвать кого-нибудь из этих пятидесяти монахинь?» Она говорит: «Нет, нигде ничего не нашли».
На самом деле было все так: монахинь привезли, причем прямого поезда не было, их на перекладных привезли в Ленинград и расстреляли. Скорее всего, они погребены в Левашове. А двое не были привезены. Игумения Зосима и староста Кукушкина. С трудом, по запросам в ФСБ, мы добились большей ясности: как будто бы игумению Зосиму казнили 14 октября, а даты расстрела Кукушкиной до сих не знаю. Они были якобы расстреляны в Белозерске. И даже в Ленинградском управлении НКВД сохранилось предписание в Белозерск – расстреляйте Рыбакову у себя. Причина не указана.
Прошло время, вышли еще несколько томов мартиролога. Мы опубликовали имена игумении Зосимы и старосты Кукушкиной в пятом томе мартиролога – в ряду тех, кто был приговорен Ленинградской тройкой, но расстрелян не в Ленинграде, а где-то вдалеке.
И вот, готовлю 12-й том мартиролога. Он посвящен, в основном, судьбам тех, кто по какой-либо причине не был расстрелян. Таких в Ленинграде оказалось осенью 1938 года девятьсот девяносто девять человек. Так получилось потому, что операцию по расстрелам закончили, приговоры расстрельные есть, а расстреливать уже нельзя. Но это отдельные истории, как-нибудь расскажу.
К каждому новому тому мартиролога прибавляются также воспоминания, «опоздавшие» к предыдущим томам – просто родственники погибших нашлись позднее. Мы собираем, сберегаем и публикуем все воспоминания. Одно слово их правды перетягивает ложь. Это не филькины грамоты в виде архивно-следственных дел! Необыкновенно важны свидетельства о жизни погибших – всё, что вспомнят родственники и знакомые погибших.
Предок одного из расстрелянных по кирилло-белозерскому делу Анатолий Сычёв – он из Вологды, работал в администрации города и публиковал на сайте администрации имена репрессированных – присылает фотографию своего прадеда и рассказывает семейную историю: Григорий Каблуков не был сугубо церковным и даже особо верующим человеком, но дружил со священниками, а жена его была очень верующей. Его арестовали, и он исчез. Потом, уже в недавние времена, родственники получили документы, что он вроде бы как расстрелян. Об этом знают, но не очень уверены, что это правда, потому что среди местных жителей ходило предание о том, что в Белозерске в НКВД людей убивали кувалдами.
Я отослал правнуку копию предписания на расстрел и акта о приведении приговоров в исполнение в Ленинграде и пояснил: прадед расстрелян в Ленинграде и, скорее всего, погребен на Левашовском мемориальном кладбище. Послал второй том мартиролога, в котором помянут Каблуков, книжечку о Левашовском кладбище. Тогда правнук написал в электронном письме, что, может, лучше убрать легенду про кувалды. А это не совсем в моих правилах, я считаю: все, что люди помнят и рассказывают, надо обязательно публиковать. Неправды как таковой тут не бывает. Это предание. Решил, что опубликую текст Сычёва как есть и начинаю готовить комментарии. Вспоминаю дважды использованную ранее, благодаря подсказке Лидии Алексеевны Головковой, цитату из одного из сборников документов «Реабилитация: Как это было». Вышло три таких огромных сборника по реабилитации. Документ удивительной силы. В 1958 году, если не ошибаюсь, идет расследование по белозерским чекистам. Выясняется, что когда в декабре 1937 года в Белозерске понадобилось расстрелять пятьдесят пять человек, то чекисты такие-то, фамилии приводятся, вывели их в поле и порубили топорами. Раньше, когда говорил о том, что не только расстрелы были, а любые виды казни, приводил эту цитату: о том, что рубили топорами.
Но до конца не понимал, почему они так делали. Я же знаю, как чекисты-расстрельщики брезгливо ко всему относились, боялись замараться, как они всё обставляли, чтобы технически было попроще людей убивать, закапывать. А тут – рубить топорами. Это же сильно осложняет задачу! Теперь, после воспоминаний о Каблукове, примерно понимаю, почему 55 человек не расстреляли, а порубили. В Белозерске до 37-го практически не было массовых расстрелов. Для расстрелов нужно изолированное, подготовленное, сверхоборудованное, со звукоизоляцией, помещение, нужны специалисты-расстрельщики. Нужно при этом обманывать приговоренных, что их куда-то переводят, перевозят. Поэтому и использовали другие виды убийств. Но почему именно топорами? Мы уже, видимо, никогда не найдем окончательного объяснения, но когда прочитал про кувалды, понял – скорее всего, их поубивали обухами, обухами топоров позабивали, как скот, и всё.
Сверил заново цитату с источником, вставил в комментарии к воспоминаниям о Каблукове, и читаю дальше то, что раньше не надо было цитировать. А дальше следует, что в этом же отделении НКВД те же чекисты забили поленьями семидесятилетнюю старуху и больную женщину сорока шести лет.
Когда прочитал, будто в жар бросило, сидел, тер лоб рукой, и только потом стал что-то соображать. Когда задумал Книгу памяти, поставил задачу, что мы не пропустим ни одного имени, все имена приговоренных к расстрелу будут в этой Книге памяти. Все имена знаю, и вдруг еще двое убитых. Значит, это кто-то из тех, кто считается расстрелянным. Кто же это мог быть? Две женщины. Каждая судьба расстрелянной женщины – как удар в сердце, когда изучаешь их. И тут вспоминаю про не расстрелянных в Ленинграде игумению Зосиму и старосту Кукушкину. Неужели такое совпадение? Смотрю их биографии, вижу, что игумения Зосима – считается расстрелянной в возрасте семидесяти лет, а Анна Федоровна Кукушкина – сорока шести.
Такие условия работы, что если мне куда-то написать запрос, чтобы подтвердить предположения, – бесполезно: никто не подтвердит, в лучшем случае, будет уклончивое объяснение, что, мол, ничего не сохранилось, не можем соединить одно с другим. А может даже найтись акт о приведении приговора в исполнение, где игумения Зосима будет указана как расстрелянная. Конечно, не будет акта, что ее забили поленьями. Ведь на ленинградском предписании на расстрел надпись в строгом соответствии с тогдашней отчетностью: «исполнено в г. Белозерске, акт в деле, дело в г. Москве». Но для меня совершенно ясно – они были забиты поленьями. Пятьдесят монахинь увезли в Ленинград и там расстреляли, и они погребены в Левашове, а эти двое сестер – где-то в Белозерске.
«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…», часть 1
«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…», часть 2
«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…», часть 3
