Учиться у орла

Юлия Кулакова

«Обновится, яко орля, юность твоя»... Жизнь обновляется постоянно. Мы обновляемся в Духе, и все живое обновляется и носится Духом.

«Орлы, орлы летят!» – восклицали герои Толкиена, еще не веря, что спасены. Еще только радуясь прилету этих прекрасных, величественных птиц в минуту, когда они уже сказали жизни последние прости. Любой, кто дочитал его дивную христианскую сагу о добре и зле до этих слов, помнит свой восторг. Даже если и был у читателя к тому времени весьма скудный «опыт орлов». А какой он у нас, школьников, был?

– Пушкин, стихотворение «Узник». К доске пойдет…
– «Вскормленный в неволе орел молодой», – заунывно читал ученик, не думая, к кому относится это «орел» – к тому ли, кто сидит за решеткой, или все-таки разделила их точка в хрестоматийной строке. «Взглядом», «криком»? – орел, изображенный на картинке, не устрашит кровавой пищей, не заклекочет призывно, да и вообще оставит в памяти только то, что ученик когда-то что-то «проходил». «Шизым орлом под облакы» уже сказывал Боян на уроке о «Слове о полку Игореве» – но и оно осталось просто словами в учебнике. Кто ж их видит, тех орлов?

А в юности слышишь христианскую притчу о Божиих людях разных времен. В древние времена у подвижников крыла ангельские, взмах – и преодолел пропасть, из которой вырывается огонь. В времена следующие летят на орлиных крылах. Тяжело, велика пропасть, но могучие крылья выносят из огня невредимым. А Божии чада последних времен на куриных крылышках – падают, жгутся и только чудом Божиим добираются до края – падают там без сил. Куриные – знаем, ангельские – воображение нарисует. А орлиные, могучие, но дающие потрудиться… они какие?

…Гордые силуэты, парящие в воздухе. Торжественно. Не уклоняясь с прямого пути. Одно из первых зрелищ новой земли, куда мы только что прибыли,  завораживало, заставляло надолго остановиться. «Орлы, орлы летят!» – напомнил сын.

Главное чудо ждало впереди.

Напротив лестничного окна, на высоте нашего этажа орлы свили гнездо.

Дерево было высохшее, оголенное. Как же орлица-мать собралась защищать малышей от ветра и палящих лучей здешнего солнца? Малыши, с пухом на тонких «косточках» вместо крыльев, перебирали неуклюжими лапами и пытались подойти поближе к самому краю. Уныло покачивалась пара почерневших старых листьев. Но что-то давало надежду, что-то радовало, даже не будучи замеченным.

Это была единственная зеленая почка на ближайшей к окну ветке.

Через пару дней дерево было не узнать. Несмотря на отсутствие дождей и нарастающую жару, оно все покрылось почками. И – я впервые видела такое – из нескольких почек «выбрызнули» даже не листья, а целые красноватые тонкие ветки с множеством таких же красных клейких листьев. А в гнезде, которое уже начала заслонять от чужого взгляда молодая листва, озирались два маленьких бойких орленка. Их пушистые крылышки  сформировались, они раскрывали клювики в ожидании матери. И вот красавица-орлица  спустилась к ним откуда-то с небосвода и укрыла своими огромными крыльями. Все это, в догорающих закатных лучах, казалось каким-то неземным действом. И тогда появилось осознание, что нас, людей, Господь поселил в этом краю на той же высоте, на которой благословил жить орлам.  Напоминание о греховном недостоинстве, о том, как «закопались в земле» мы. И, напротив, –  о достоинстве Божиих чад, которые могут быть блудными чадами, но никогда наемниками. О призвании. О том, как надо стремиться к Небу.

…А однажды мы положили на подоконник кусочек булки. Смешно, но я почему-то была уверена, что… Так и вышло. Я еще стояла у окна, широкого, на весь зал, когда дневной свет закрыла огромная тень. Затаив дыхание, мы видели, как гигантский орел, размах крыла которого поразил бы кого угодно (раскинь я руки, казалось, и то мало…) приблизился к самому окну.

Он подхватил когтями наше угощение и одним могучим взмахом крыльев взмыл так высоко и далеко, что его уже было не разглядеть.

Так вот он какой, орел… И сколько бы мы ни смеялись в этот день «Aquila non captat muscas, а вот булки очень даже captat», сколько бы ни шутили, что орлушечка (как мы прозвали мать-орлицу) в своих пушистых «штанишках» вокруг лап напоминает местных женщин, одевающихся в туники и широкие шаровары, и вообще выглядит ужасно по-домашнему, – все это было просто смущение перед  красотой этих Божиих созданий.  В каждом моменте их жизни виделось поучение для нас. Кормила вечно голодных птенцов уставшая орлушечка, прилетал навестить их или сидел поодаль, охраняя владения,  папа-орел, вылетали они на охоту – думалось о том, что пусть житейские заботы неизбежны, но если ты не привязан к ним и заботишься о ближнем – то все так же сможешь лететь высоко-высоко под облака.

*          *          *

Страшную историю услышали мы. Жил человек. Ходил на работу, был как все… И вот, как и у нашего дома, у здания их ведомства свила гнездо пара орлов. Вывела птенчиков. И стал человек в перерыв выходить и курить прямо под гнездом. Орел пытался защитить малышей, подлетал к человеку, но человек продолжал, а орла отгонял со смехом. И однажды орел подлетел и ударил человека клювом по голове.

На другой день пронесся слух, будто человек разорил орлиное гнездо. Так это или нет – никто из двуногих не выяснил, только когда садился тот человек в машину – с высоты с отчаянной силой бросился на него орел-отец. Бросился – и промахнулся, и ударился о крышу, и упал на землю. В нечеловеческой злобе человек сел за руль и направил машину прямо на бездыханного орла. И на глазах прильнувших к окнам коллег несколько раз переехал прекрасную, гордую птицу.

А через пару недель ушедший с работы человек решил чинить машину. И машина сорвалась с места и раздавила своего хозяина.

Как часто мы злимся – и как часто мы не видим, какое это безумие, и нам кажется, что это наши чувства, наши мысли, наше… мы… Но когда мы, став марионеткой в руках духов злобы, совершим зло – они также, «обратившись, разорвут» и нас. «Любите друг друга», – повторял своим чадам вслед за возлюбленным Господом «апостол любви», евангелист  Иоанн Богослов, которого так часто изображают с орлом или в виде орла.

*          *          *

Подросткового возраста детей любой родитель ждет, волнуясь. Заранее знаешь, что веселые шутки твоего ребенка сменятся черным юмором, пятерки в дневнике –  оценками отнюдь не украшающими ведомость, детское радостное «мамочка!» – хмурым «что?!..» Будут новые интересы, будет новая одежда – закрытая, в которую, как в кокон, улезет эта недовольная вредная  – и юная и беззащитная – «гусеница», чтобы выйти уже прекрасной бабочкой. Но до бабочки еще ждать и ждать, а то, что было знакомо лишь по полузабытому собственному опыту, – вот оно, прими, помогай развиваться и жди.

– Сынок, у нас картина «опять двойка»? – спрашиваю как можно мягче.
– Опяяять, – хмуро тянет сын. – Ну хватит об этом, я исправлю!
– А уроки когда делать будешь? Времени-то уже…
– Да сделаю! Я устал!

И обернется спиной, и только ходят худенькие лопатки – рисует в альбоме карандаш. Рисует новые страхи, новые радости, новые волнения – все, что беспокоит, все, что интересно, все, что увидено нового – с его нового роста.

Я подхожу и беру сына за руку, – кажется, он готов вырваться.

– Идем, посмотрим, как там наши орлы? Давно не видели.
– Идем, – соглашается сын.

Мы выходим. На лестнице душно, на улице 44 в тени, и здание раскалено.

В гнезде, почти полностью скрытом сказочных размеров зелеными листьями, – …

– Это кто? Орлушечка? – изумляюсь я.
– Какая ты смешная, мама, – говорит мне сын.  – Это же орлята!

Я замираю и присматриваюсь. Два хмурых, нахохленных молодых орла, полудремлющих от зноя, лениво встряхивают крыльями. От взрослых их отличает только пестрая окраска.

Листва шелохнулась: это вернулась орлушечка. С какой трогательной заботой она обнимала и кормила своих огромных птенцов!

А потом прилетел папа-орел, и оба родителя, словно обнимая, укрыли «трудных подростков» натруженными, уставшими крыльями.

– Мама… – произнес сын.
– Орленок мой, – обняла я его.

Совсем выросли наши любимые птенцы. Так быстро выросли!

Скоро им покидать родное гнездо.