Дыхание войны

Максим Терехов

Тема выборов в США напомнила людям моего поколения почти забытое чувство ожидания войны. Неужели мы могли вновь оказаться на той грани отношений, которая ярко запомнилась моим сверстникам?

11 августа 1984 года тогдашний Президент США Рональд Рейган «в шутку» объявил о начале нового мирового побоища. Готовясь к традиционному субботнему радиообращению, он, не зная о том, что микрофон уже включен и началась прямая трансляция, решил «позабавиться» и заявил на всю страну: «Мои соотечественники американцы! Я рад сообщить вам сегодня, что подписал указ об объявлении России вне закона на вечные времена. Бомбардировка начнется через пять минут!» В Америке началась паника, многие бросились искать бомбоубежища. В СССР реакция была достаточно резкой и последовала в виде заявления ТАСС о несовместимости подобных «шуток» с ответственностью, которую несут главы государств, обладающих ядерным оружием.

Мне было семнадцать лет, когда я сломал позвоночник. Институтский стройотряд прибыл в горный лагерь, и мы пошли в поход-посвящение на гору, названную в честь нашего института. Покорив вершину, отряд отметил это событие шампанским. Гора кое-где была покрыта тающими снежными языками, весна пришла сюда с большим опозданием. Ближайший к вершине снежник напоминал собой трамплин для лыжников: сначала он был очень крутым, а потом начиналась пологая местность, дающая надежду на торможение. Он манил к себе, обещая облегчение тяжелого и неудобного спуска со слишком крутой горы. Бывалые альпинисты так иногда катаются, при этом хорошо просчитывая последствия. Двое ребят из отряда съехали вниз по этому трамплину с громкими криками ужаса, но вполне благополучно. Я стал третьим искателем острых ощущений, оказавшимся на краю снежника. Не желая портить новую форму, сел на корточки и поехал. Это была моя ошибка, отнявшая свободу маневра при движении. Меня вынесло на морену и стало кидать по камням, переворачивая в воздухе.

Товарищи с большим трудом спустили меня на носилках вниз – туда, где были хоть какие-то дороги. Вместо работы на строительстве институтской базы отдыха я оказался в больнице. Пролежал там месяц вместе с получившими травмы коренными жителями гор, потом отец смог организовать мою перевозку в Москву на маленьком самолетике медицинской авиации, без конца падавшем в воздушные ямы.

В Москве больница была лучше, но вставать мне было всё равно нельзя. У соседей по палате были различные недуги: порванные мышцы, сломанные руки, шеи, но все были ходячими. В девять вечера они дружно уходили смотреть программу «Время». А мне надо было лежать на специальной горке – «реклинаторе» – и ждать образования костной мозоли на месте перелома, чтобы избежать паралича от нагрузки на спину. В тот вечер мужики как всегда ушли смотреть новости, и я остался один в тишине палаты. Но вдруг в палату неожиданно вошел сосед и сказал:

– Президент Рейган объявил СССР вне закона, сейчас будет ядерный залп…

Сосед взял с кровати свое полотенце и добавил:

– Пойду вымоюсь, а то страна воевать будет, когда еще доведется в душ сходить.

Дверь в палату закрылась, а я стал обдумывать сказанное. О возможности ядерной войны и ее последствиях мы знали гораздо больше нынешней молодежи.

«Вспышка слева, вспышка справа», – командовал школьный военрук, обучая нас правильно падать головой к ядерному взрыву и прикрываться руками, «чтобы оторвавшиеся ноги не разбили голову», – так шутливо объясняли цель упражнения старшие товарищи. Я хорошо понимал, что через небольшое время вспышки могут быть везде, если системы ПВО не справятся с задачей обороны Москвы. С грустью взглянул на дома за окном и представил, как они начинают течь и плавиться подобно стеариновым свечкам от невыносимого жара в эпицентре взрыва.

Тогда я был атеистом. Более того, я был атеистом, который не чувствует своей души.

«Даже если она есть, а я ее не чувствую, то меня не волнует ее судьба», – думал я. Это как дальний родственник, которого никогда не видел, а значит, впереди просто сильная боль, сопоставимая с той, которую я испытал на горе, – и всё. Там я мог выбрать свою судьбу, а теперь у меня этого выбора нет – всё решили чужие дяди. Воспоминания о боли заставили меня собраться, и я стал прислушиваться к звукам, размышляя, пробовать мне встать на ноги или нет.

Тишина. Никто не бегает по коридору, не спешит в бомбоубежище – это было непохоже на начало ядерной войны. Умиротворенный сосед пришел из душа. Оказалось, что Рейган просто пошутил, а сосед продолжил его шутку для меня. На душе, в существование которой я до конца не верил, стало легче. Что-то сразу мне подсказало, что это лишь дыхание войны, а не сама война. Была какая-то нелогичность в цепочке происходящего: остаться живым на горе, остаться живым в больнице после неграмотного применения лекарства, прилететь в Москву – и поджариться в палате на «реклинаторе».

Нет, я не стал с этого момента верующим человеком. До обретения веры еще было много философских споров, исканий истины и духовных терзаний. Это потом всё начнет обретать смысл и ясность, и события, которые происходили тогда, будут восприниматься не как цепочка неудач и невезений, а как путь к осознанному принятию Таинства Крещения.

Источник фото: stimka.ru