Про обиду и любовь
Елена Есаулова
Темная сибирская ночь выла ветром и тревожно барабанила весенним дождем в стекло, будто аккомпанируя печальным мыслям Ляли. Ей бы укутаться шерстяным одеялом и заснуть, ведь утром – раным-рано вставать на работу. Ан нет – воспаленный рассудок кипятил мысли: вспоминались злые сообщения, которыми Ляля обменивалась с подругой через интернет. Рождались хлесткие ответы и четкие аргументы, которыми можно было бы парировать, да было поздно.
Подруга, Лялина ровесница родом из России, давно жила в стране чужедальней. Несмотря на расстояние, женщины поддерживали теплые отношения многие годы, их нынешняя ссора на самом деле была не ссорой даже, а финальным аккордом симфонии непонимания. Ляля с болью отмечала, как подруга, хорошая русская женщина, перебравшись с семьей за границу, постепенно менялась. Она чаще и чаще роняла фразы о том, что ее новое место жительства почти рай земной, где правительство все всегда делает правильно, люди живут честно и порядочно, а бывшая родина, наоборот, ад, империя зла, населенная в массе своей дегенератами и моральными уродами. Ляля поначалу пыталась уловить, почему подруге стала вдруг не по душе Россия, но со временем бесконечные споры о том, кто есть главный виновник всех мировых бед, и посты на тему, чья держава правее, измотали ее. В итоге после очередного наезда на Отечество Ляля, хотя и не была ярой патриоткой, удалила приятельницу из списка друзей. Та написала в личку последнее прости: мол, все ясно, а что от вас, зомбированных мордорцев, еще ожидать, и Ляля пустилась рефлексировать – молиться и плакать, на что и убила добрую половину ночи.
Когда уже начало светать, она встала, побрела на кухню, ткнула кнопку чайника и села на табурет у окна, вглядываясь в мрачные тучи.
– Чего встала так рано, мужу завтрак готовишь? – хмуро осведомился супруг, проснувшийся по обыкновению в шесть утра.
Узнав о причине бдения и печали жены, вместо утешения и поддержки, муж только подлил масла в огонь, начав возмущаться тем, что Ляля вечно витает в облаках, переживает о дальних друзьях, а пыль, меж тем, не вытерта. Потом добавил в список обличений рассеянность супруги, пристрастие к шоколаду и сгоревшие котлеты, которые мечтательница периодически воронила.
Надо сказать что супруг часто полушутя-полусерьезно поругивал Лялю, как он сам говорил, «чтобы немножко держать в рамках этот хаос».
Однако женщина этот метод верным не считала и не всегда сносила мужнины придирки кротко. Но на этот раз сил отбиваться не было, Ляля едва сдерживала слезы. И как только дверь за мужем захлопнулась, побежала к иконам реветь. «Ладно Юлька, – по сути, посторонний человек, но муж!» – думала Ляля. Память услужливо подбрасывала картины прошлых обид: «Не купил цветок на 8-е марта, пошутил насчет лишнего веса, прошелся по кулинарным способностям, а вчера даже не выслушал, что у нее произошло на работе!»
Вперемешку со слезами Ляля прочла утреннее правило, не получив покоя и облегчения. Перед тем, как уйти на работу, она на секунду задержалась у своего любимого образа Господа Вседержителя, который нравился ей за мягкость взора, и мысленно попросила помочь.
Схватив зонт и зашнуровав ботинки, Ляля выбежала из дома и потрусила к остановке, по пути очень жалея себя, непонятую и изруганную. В голове она набрасывала короткий спич, который произнесет вечером перед мужем. Обычно такой обмен речами оканчивался ссорой и несколькими днями молчания.
Путь в Лялину контору, расположенную в высотке в центре города, лежал через маленький скверик. Почти бегом пролетая мимо клумб и лавочек, Ляля обратила внимание на пожилую пару на скамейке. Морщинистый старичок с брюзгливым выражением лица потрясал сжатым кулаком перед лицом сидящей рядом старушки с наивными светлыми глазами. Ляля невольно замедлила шаг и прислушалась.
– Опять ты, Зинаида, забыла список продуктов, – бурчал дедок. – Учу тебя всю жизнь, а толку чуть? Калоша ты, Зина, старая, дырявая калоша! Все-то у тебя не так и не то, пропала бы ты без меня.
Ляля замедлила шаг, чтобы послушать, что ответит ему Зина и не поверила своим ушам.
– Калоша, милый, калоша, все верно, – повторяла бабуля тонким успокаивающим голоском, каким поют колыбельные внукам. – Пропала бы, Николаша, пропала бы.
Она заботливо поправила злобному старичку шарф, а тот и не противился. С лица бабушки не сходило блаженно-спокойное выражение. Ожидая зеленого света на перекрестке, Ляля проводила взглядом пару: поддерживая друг друга, старики медленно плелись в сторону супермаркета, где рано утром продавали дешевый социальный хлеб по 10 рублей.
…Серый рабочий день офисного планктона пролетел быстро. Весь день у Ляли из головы не шли пожилые супруги Зина и Коля. Скорее чем обычно закончив дела бумажно-телефонные, Ляля прибыла домой раньше мужа. Зарядив мультиварку курятиной, Ляля вооружилась тряпкой и ведром с водой и быстренько вымыла полы. Пока хлопотала на кухне, услышала, как щелкнул замок входной двери, – пришел с работы муж. Ляля вытерла руки полотенцем и вышла к нему. Помня об утренней ссоре, муж хмуро смотрел на нее исподлобья. Ляля заметила, что кулаки супруга крепко сжаты.
«Будто защищаться от меня решил», – подумала она с горечью. А вслух произнесла:
– Вова, есть хочешь? Ужин уже готов.
– Попозже, – растерянно ответил инженер, ожидавший совсем иных слов. – Когда «Новости» будут, тогда поем.
Покормив мужа, Ляля принялась мыть посуду. В дверях кухни вдруг показался благоверный.
– Ты не обижайся на меня, жена, за тот утренний разговор, – виновато начал он. – Я же хочу, чтобы тебе было легче жить. И ты же знаешь, характер у меня такой, ворчливый. Я постараюсь тебя понимать, а ты уж потерпи...
– Потерплю, Вов, потерплю, – ответила Ляля. – Я просто тебя люблю – и все тут.
Она обняла мужа и прижалась лбом к его плечу. Перед глазами стояли старички из сквера.
