Тот, кто берет на себя ответственность

История о мужчине

Тбилисские коммуналки почти исчезли с лица города за прошедшие 25 лет, однако же память цепко держит истории и легенды об их обитателях и визитерах. Ведь такие они разные эти истории городских «вороньих слободок» и все, как одна, поучительны.

Жили мы на втором этаже эдакой «слободки», расположенной в самом центре города. Длинный коридор-кишка на 35 квартир и 3 кухни мог бы рассказать многое как о своих жителях, так и о гостях, зачастивших в дом, прославленный недоброй славой.

Дело в том, что во времена борьбы непонятно с чем, парадный подъезд – высокая дверь с коваными украшениями и широкой лестницей на улицу – был почему-то забит досками, и жильцы пользовались входом, предназначенным для попадания в подвал и на чердак – так называемый «черной лестницей».  В мутные 90-е, когда народ почуял ветер свободы от всего, доски с парадного были сняты и дверь открылась вместе с возможностью попадать в подъезд одним входом, а выходить из него другим, расположенным на соседней улице. А ведь еще существовали черный ход через подвал и во двор... И дом стал клондайком  для лиц неопределенных занятий... Куда там, Питерским проходным дворам, придется им посторониться и уступить место двору «тифлисской слободки», назовем ее так.

А начать хочется с того дня, когда готовя обед, я услышала шум из коридора. Уже приученные лихими временами быть внимательными к деталям, мы с соседкой выглянули из кухни. С парадной лестницы на этаж поднялся ребенок на вид лет десяти, тащивший за собой небольшой грязный мешок. Мальчик выглядел неопрятно: грязная и будто собранная с разновозрастных людей одежонка, разбитые ботинки... Весь его вид вызывал сомнения в гостевой цели визита. И, очевидно, на моем и Экином лицах отразился непрозвучавший вопрос.

– У Вас не найдется ли банок-бутылок? – словно отвечая нам, спросил мальчонка.

Пока я обдумывала ответ, а банки были в запасе, из своей квартиры выглянула еще одна обитательница дома и тут же вступила в диалог:

–  Иди отсюда, – крикнула она мальчику – знаю я таких! Гоните его, девочки, они только и ждут как мы расслабимся, сейчас пойдет по кухням тащить посуду! А ну, пошел вон!

Лялю, соседку легко было понять – уже лет пять , как с кухонь начали исчезать ложки, чашки, потом – алюминиевые тазики, кастрюльки. Как-то из одной кухни разом «убежали» чугунные сковороды, которых в семьях имелось раньше множество... И не помогало ничего – замки ломались моментально – в них некто вставлял спички.

– Нет, что вы, тетя! Мне не надо чужого! Почему вы так говорите! – обиделся ребенок.

– Пошел вон, – продолжала орать Ляля, – воришка недоделанный!

Как-то сразу защемило сердце... Ну, не похож был этот мальчик на вора. Интуиция ли, сердце ли, а скорее Ангел-Хранитель мальчика, подсказал верный ход:

– Иди сюда, есть для тебя бутылки. Только скажи, для чего ты их собираешь? А ты, Ляля, замолчи, мы тут сами присмотрим, не беспокойся, – постаралась успокоить я соседку.

Мальчик посмотрел мне в лицо.  Взгляд его был печальным, но глядел он открыто и смело. Воришка так не смотрит – ему есть, что скрывать, а этому скрывать было нечего.

Он наклонил голову, как если бы шеей тянул ярмо, и потупил глаза... Он явно стеснялся.

– Ну, не бойся, – подбодрила я, – тебе помощь нужна? Скажи честно, детка, только не кради, пожалуйста, умоляю!

– Что нужно, может сможем помочь? – добавил мой муж, выходя из комнаты.

– Нет, мне не надо ничего, – потянул мальчишка несмело, – только бутылки. Я их сдам, и мне дадут деньги.
Вид мальчика, возраст и несоответствие всего этого содержанию его просьбы, заставили нас продолжить разговор.

– Ты маленький, куда тебе бутылки таскать? И где ты их будешь собирать? И что, постарше в семье твоей никого нет, чтобы выполнять такую работу?

– Тетя, я мужчина, мне уже 10 лет! – подняв голову, сказал мальчик.

– Ну, какой из тебя мужчина, – все еще впереди! Зачем тебе эти деньги? Небось, на мобильный собираешь?

Мальчик смутился, но, поняв, что иначе цели не достигнуть, все же рассказал свою историю:

– Деньги мне нужны на лекарство для мамы. Она лежит, болеет почками. Уже давно, но теперь ей совсем стало плохо. А если что останется – на жизнь нам.

– Как тебя зовут?

– Тенго.

– Тенго, тебе не хватит на лекарство, что там тебе дадут за бутылки? Неужели папы нет у тебя?

– Есть, но он не может работать,  – глухо ответил Тенго. – И у меня еще есть маленькая сестричка, Тасико, ей всего 7 лет. Надо же кому-то обо всех позаботиться, а я – мужчина. Больше некому!

Все вопросы были исчерпаны. А что спросить с него, этого настоящего мужчины, каких мало осталось на свете? Спрашивать надо было с тех, кто поставил  его в такие условия...

Молча, ибо ком в горле мешал продолжать  расспросы, я открыла шкаф и отдала Тенго более или менее приличные банки и бутылки, которые хранила для консервации. Эка тоже что-то насобирала.

В голове мучительно роились мысли: что можно ему предложить, чтобы не унизить? Одежды на его возраст у нас нет. Еды... неудобно – он не попрошайничает. Деньги, может? Или донести этот огромный мешок до точки, где принимают тару?

– Тенго, а может тебе денег дать? Много не сможем, но...

– Нет, что вы! Не надо! Я не попрошайка, я заработаю сам, своими руками! Если вы разрешите, я еще к вам приду. На улице трудно бывает найти целую посуду, а в дома не пускают.

И он ушел, согнув спину, но почти радостный, в надежде на доход.

А мы с мужем вернулись домой, почти плача, и долго обсуждали, чем еще можно помочь мальчишке, которому государство не поможет ничем. Дикий капитализм, прочно закрепившийся в стране, не оставляет шансов  беззащитным – так размышляли мы, поглядывая на своего трехлетнего сына, и благодаря Господа за то, что живы, здоровы, что у нас пока есть работа...

Тенго вновь появился у нас в коридоре где-то через две недели, и теперь сразу постучался в нашу дверь. Честно говоря, мы ждали его. И подготовили банки-бутылки, хотели еще накормить, но он отказался наотрез. Сказал, что накопил тогда на лекарство и что матери немного полегчало, и что нам не о чем беспокоиться, что он сильный, что уже научился быть таким.

Мы с мужем старались хоть чем-то облегчить его участь: похвалить немного, просили быть осторожным, чтобы его никто не обвинил в воровстве. А он отвечал:

– Что вы, как можно красть? Я верующий, знаю, что это – грех большой!

Крестик он носил, было видно шнурок. И оставалось только молить Господа о смягчении его участи...

Шло время, мальчик не появлялся.  Наступило лето, потом осень, пришел Новый год, а Тенго все не было. Периодически мы вспоминали о нем, теряясь с догадках и надеясь, что страшного не случилось. Прошел и еще один год.

Мы встретились снова, когда нам, жителям «тифлисской слободки», довелось собирать подписи в защиту нашей улицы, подвергшейся разрушительному воздействию транспорта. Из полуподвального этажа одного из домов навстречу нам вышел Тенго. Повзрослевший, окрепший, посерьезневший. Лицо его утратило наивное выражение, хотя было ему тогда не больше двенадцати лет.

Тенго обрадовался нам, как и мы ему. Оказалось, что вскорости после последнего его визита к нам, мама его скончалась, мальчику пришлось организовывать похороны и все прочее... Но мир не без добрых людей и кто-то, также узнавший о судьбе Тенго и его сестренки, предложил мальчику работу – то ли в типографии пресс-формы укладывать, то ли еще что-то... Как же он был счастлив, рассказывая об этом!

–  Я теперь сам зарабатываю и мне не надо выпрашивать бутылки, мне платят зарплату, –сообщил он. – Нам с сестрой хватает на еду. И папе тоже нашли подработку...

– Видишь, как Бог тебе помогает! Ты старательный и честный, – сдерживая слезы, сказала я. Чем еще его можно было ободрить? – Все у тебя будет, только иди этой дорогой!

– А я знаю! Уже и сестричка мне начинает помогать, все наладится и будет хорошо. Мы вместе, Бог за нас! Жалко только маму, но она все видит с небес, я уверен!

Вопрос, который мучит меня с тех пор: почему нам, взрослым людям, не удалось ничего толкового сделать для этого мальчишки, кроме как помолиться о нем? А что бы Вы сделали на нашем месте?

И вот еще чему научил меня, взрослую тетеньку и теперь уже маму двоих сыновей, этот мальчик: мужчина не тот, на ком брюки, а тот, кто молча берет на себя ответственность и  самостоятельно решает трудные проблемы. В любом возрасте.

Нино Чикобава


 

 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить