Белое и черное
Что думают прихожане о монастырских и приходских храмах
Почему-то принято считать, что русский верующий человек тянется больше к монахам, чем к «мирским» батюшкам, и, если есть выбор, пойдет лучше в монастырский храм, чем в приходской. В монастыре, якобы, и дух другой, и мудрость монашеская на исповедях глубже, и службы аскетичнее. Так ли это? Мы пообщались с прихожанами разных московских храмов. Они-то сами как считают?
Центр Москвы. Подворье одного из монастырей. Из храма выходит благообразного вида мужчина. Борода, строгий взгляд. Николай. За ним женщина — его жена. На службы стараются ходить именно сюда. Оба уверены, что разговоры про монастырский дух — это не выдумки.
«Когда я прихожу в другие храмы, — говорит Николай — я слышу, что люди там разговаривают и покупают свечи. Когда я прихожу сюда, я вижу, что тут молятся. Я немного обобщаю, говоря о приходских храмах, но лишь чтобы подчеркнуть разницу. Здесь, на Подворье, оказываешься в другом мире. Приглушенный свет, священники спокойные. Черные рясы».
«Я вам вот что скажу, — продолжает он. — Дух монастыря даже на случайных "захожан" влияет. Люди стараются вести себя смиренно, даже, если видно, что в жизни совсем другие. А иные — случайно заходят и надолго остаются: кто до конца службы, а кто на всю жизнь».
Жена Николая кивает — все так и есть. И замечает еще одну особенность: если на службе не очень много народу, люди все-равно стараются не занимать центр храма, а стоят возле стен — чтобы не дай Бог не «выпятиться» на фоне остальных и не нарушить гармоничную атмосферу. «Представляете, какой дух!» — говорит она.
Елизавета Андреевна. Старается ходить на службы в женский монастырь, который недавно был восстановлен «с нуля». Красивый, белый собор возвышается и радует глаз. Елизавета Андреевна тоже считает, что отличия в монастырских богослужениях есть.
«В советское время этот монастырь был уничтожен полностью. Сейчас его восстановили заново. Отстроили собор — причем, внешне он совершенно другой, чем был до сноса. То есть, "вековой намоленности", о которой в народе любят говорить, тут нет. Да и район фешенебельный, живут миллионеры да миллиардеры. Казалось бы — откуда здесь быть своему приходу и духу? И хотя, "случайных" людей тоже достаточно, я их не ощущаю. А наоборот, чувствуется полное единство и единение».
«Может быть, спрашиваем мы Елизавету Андреевну, дело еще в том, что когда люди понимают, что они в монастыре, и что на службе присутствуют монахини, это как-то внутренне собирает?»
«Безусловно, — отвечает она. — Как же иначе? Взять любой монастырь: там монахи служат, монахи читают, монахи и поют — не всегда чисто и хорошо, но молитвенно. А в ином "городском" храме хор, вроде, поет все чистенько-аккуратненько, но "жизни" в этом пении никакой. Хотя, это не значит, что со всяким монахом служба лучше, а с любым "белым" батюшкой и мирским хором она хуже».
Есть ли что-то общее в приходских храмах? Безусловно. Бабушки — те самые, что всегда всех учат. Молодую девушку Екатерину как раз только что «отчитали». Она выходит из храма, снимает платок и с улыбкой на ходу рассказывает:
«Священник обходил с кадилом храм, — объясняет она. — Я стояла в притворе и не стала проходить за всеми внутрь, чтобы не создавать толкотню. Так они меня потом отругали за это! Говорят, я молодая и церковь не уважаю. Но я-то прекрасно знаю, что ничего неправильного не совершила. И где стоять во время каждения — это, по большому счету, условности: главное не оказаться на проходе кадящего, а когда он проходит мимо, благоговейно склонить голову. В монастырском храме — куда мы иногда заходим с мужем — так многие делают и ничего».
Но в целом, — полагает Екатерина, — если забыть про бабушек, то разницы особой для нее между храмами нет. Литургия везде одна, молитва везде одна. На любой исповеди между священником и исповедником незримо стоит Христос. А если говорить о человеческой мудрости, то тут тоже — монах или не монах — не всегда разница есть. Есть протоиереи, которые даром утешать и направлять обладают не меньшим, чем иеромонахи. А есть монахи, которые могут запутать и запугать.
А может быть, все дело еще и в количестве людей? В центре города (где, кстати, и расположено большинство монастырей), — плотность населения меньше, часто бывает свободно — вот и вам молитвенная обстановка. На окраинах, среди новостроек, церквей пока мало. В храм по воскресеньям и праздникам стекаются со всем округи. Вот и давка.
Только в этом дело и есть, убеждена прихожанка одной церкви. Район был пострен в 80-х. В 2000-м здесь возвели маленький храм-часовню.
«Вы же видите, — говорит она, — в округе храмов больше нет. Кругом многоэтажки. Церковь не маленькая, а — крошечная, деревянная. Сейчас возводят рядом два храма, но пока мы все теснимся тут. Даже, если бы, каждый кто приходит сюда был бы аскетом и молитвенником, ничего бы не изменилось — все равно, мне кажется, была бы давка и суета. А мы не аскеты, мы люди очень разные и по устроению души и по внешним привычкам. Одним надо купить свечи, другим пройти к иконам, третьим — важно слышать отчетливо богослужение и они идут вперед, четвертым становится душно и они, наоборот, от солеи стараются пройти к выходу, где прохладнее».
Мы беседуем с отцом А. Он настоятель подмосковного храма, но каждую неделю приезжает служить в столичную церковь — туда, где она одна на сотню тысяч человек. В разговоре с нами он пытается находить хорошее в том, что есть. «Когда я начинал служить в этом храме, — говорит он, — меня предупредили: теперь ты познакомишься с местом, где будешь исповедовать 100 человек за час. Я был обескуражен, а сейчас понимаю: для многих этот храм, который, казалось бы, ничего общего с покоем и аскетикой не имеет, стал воротами в Церковь. Как-то зайдя, они почувствовали благодать — вот именно в этом месте, в тесноте и суете. Почувствовали и начали свой христианский путь. Кто-то продолжает ходить сюда, кто-то — в другой храм».
Петр Вениаминович, 70 лет. Прихожанин еще одного храма из тех, что на окраине. Не ходит в монастырские храмы, и никакого ущемления в своей духовной жизни от этого не ощущает. «А почему я должен это ощущать? — спрашивает он. — Прежде всего, у меня нет возможности выбираться в какой бы то ни было монастырь. Потому что, чтобы в него попасть я должен в воскресенье утром встать на час раньше, дойти до автобуса, доехать до метро, потом поехать в метро. И после этого пути еще сохранять какой-то молитвенный настрой. Мы его в покое-то сохранить не умеем. У меня нет на такую дорогу ни времени ни сил. Мне нравится наш храм. Я не обращаю внимания на движения толпы и разговоры — я слежу за богослужением и пытаюсь не пропустить слов в молитвах. Мне нравится наш хор — у нас поют выпестованные здесь же клирошане, многие из них еще детьми ходили в нашу Воскресную школу. Все они, когда поют, молятся и это ощущается. Мне здесь привычно. Мне здесь хорошо. Отличный храм».
«Любой храм – это храм, в любом есть Бог, — говорит Ольга, средних лет женщина. — Хотя, вот мой сын, например, говорит, что все батюшки в "приходских" храмах кажутся ему "менее молитвенными". Я говорю ему, что это только кажется, но все равно, раз у него такие ощущения, рекомендую лучше ходить туда, где нравится». «С другой стороны, — продолжает Ольга, — есть вполне объективные вещи. Вот, например, однажды по пути с работы, решила зайти в церковь. Прихожу, а там табличка: Литургия в такие-то дни не служится, батюшка в отпуске. Представляете? Не думаю, что в монастыре такое возможно».
«Но так было всегда и везде, — вступает в разговор ее муж, Виктор Андреевич, учитель истории в школе. — Есть храмы более строгие, есть менее. Есть монастырские, есть немонастырские. И в каждом варианте есть свои плюсы и своим минусы — как и вообще во всем, что касается видимой части нашей жизни. В монастырях есть что-то, чего нет в других церквях, но длиннее службы, а это значит, что нужно иметь силы и время, чтобы бывать на них. В приходских храмах службы чуть короче, но есть в свою очередь моменты, которые могут смутить. Но самое главное — смущать-то нас ничего не должно! Я когда прихожу в церковь и вижу что-то, что меня задевает — например беседующих людей во время службы — то тут же вспоминаю, что люди спасались в любых местах и в любых храмах — даже в самых, казалось бы, немолитвенных. И падали всюду. И сильнее и глубже всего падали на Афоне — самом молитвенном, казалось бы, месте. Вот это нужно помнить прежде всего».
В Москве более 800 действующих храмов, и такого многообразия приходской жизни, наверное, нет ни в одном другом городе мира. Каждый имеет возможность выбрать то, что ему ближе и полезнее. Главное, по слову Апостола, нам самим помнить, что в какой бы храм мы ни пришли, в Церковном собрании «все должно быть благопристойнно и чинно» (1 Кор. 14, 40).
