«Неправильный» паломник на Святой Земле

Можно пересмотреть сотню фильмов и прочесть два десятка статей и книг о Святой Земле, но так и не узнать, какая она на самом деле. Потому что у каждого она своя. В зависимости от того, что ты ищешь или хочешь найти. Какая у тебя душа, такая для тебя и Святая Земля. И первое, с чем сталкиваешься, перемахнув по воздуху из Москвы до Тель-Авива 5,5 тыс. километров, – несовпадение ожиданий и реальности.

Торговец хлебом в Вифлееме

Нет, все что видел и слышал, готовясь к поездке, – на своем месте. Храмы Рождества и Гроба Господня, Крестный путь Спасителя сквозь шумные торговые ряды, «Игольное ушко», Гефсиманский сад, заложенные камнем Золотые ворота и цветущие оазисы монастырей посреди «марсианского» пейзажа с лачугами бедуинов такие же, как на фотках в сети. Но другие. С недоумением и восторгом глядя по сторонам, только и задаешься вопросом: где все то, что ты ожидал увидеть? То, что жило в тебе столько лет и томило изнутри, ради чего ты сюда ехал? Где водопад благодати, который должен был обрушиться на тебя, едва захлопнулась за спиной «калитка» аэропорта. Где признаки насыщенной духовной жизни в глазах и облике людей? Где, в конце концов, чудеса? Да и какая Святая Земля без чудес? При этом эмоции от завораживающей гармонии холмистого палестинского пейзажа, утыканного скворечнями домов, от роскоши цветущей бугенвиллии, «фейерверка» пальм и «свечек» туй, воткнутых прямо в каменистую почву, переполняют тебя, сплющенного и раздавленного смогом Москвы, через край. Но душа по-прежнему пуста и как бы даже окаменела. «Наверное, я неправильный паломник, все думаю и делаю не так, вот и не чувствую никакой благодати», – думаешь ты. И становится досадно, словно тебя «развели» еще в Домодедово. С удивлением смотришь на своего соседа Вадика (все имена изменены), который, тараща глаза, как присказку повторяет после посещения очередной святыни: «Какая же благода-а-ать! Нет, ты почувствовал?!»

«For you»

– Цель вашего визита в Израиль?
– Паломничество.
– Вы один?
– Нет, с группой.
– На какое время приехали?
– На восемь дней, вот обратный билет.

Колонна, из которой вышел Пасхальный огонь

Наверное, русская речь так же понятна девушке на паспортном контроле, как чириканье воробья, поэтому она повторяет свои вопросы, ломая и коверкая русские слова, а я свои ответы. Худенькая, невзрачная, с пристальным взглядом черных глаз, с бледным усталым лицом, «украшенным» нелепыми очками, она очень хочет казаться серьезной. Мне вдруг становится жаль ее. Появляется желание обнять, как потерявшегося ребенка, и сказать что- то вроде: «Ну, сама погляди, какой я террорист? Обычный русский мужик, приехал Господу нашему поклониться Иисусу Христу, небось слыхала про такого?» Не меняя выражение лица, она штампует мне игрушечную визу, и свидание заканчивается.

Наша группа разношерстная: Питер, Москва, Вологда, Красноярск, Нижний Тагил, Тверь. Средний возраст за пятьдесят. Из сорока человек только четверо мужчин, не считая священника отца Димитрия. Самой старшей паломнице 82 года. Надежда Михайловна всю жизнь проработала учетчицей на каком-то заводе, а на старости лет, бодро выстукивая палочкой, махнула с дочкой на Святую Землю:

– Это первое в моей жизни паломничество. В следующем году поеду в Европу. Захотелось мир посмотреть. А когда еще?
– Гм, действительно.

Площадь у Яффских ворот

Дочка ворчит, ей тяжело. Надежда Михайловна может проснуться в пять утра и начать собираться в дорогу. «Мама, спи, еще рано!» «Нет, у нас служба в семь утра в храме Рождества, как бы на автобус не опоздать». «Вы герой, – говорю я дочери, – вам медаль положена». Она грустно улыбается в ответ, в ее глазах – бесконечная усталость.

Гостиница 3*** в Вифлееме. Скоро мы узнаем разницу между отелем, который держат православные арабы, и точно таким же, но мусульманским. Между дружелюбной улыбкой со словами «For you» в первой и пустыми, равнодушными глазами персонала во второй. И даже одна и та же еда в этих двух гостиницах имеет разный вкус. Максим и Вадик – мои соседи. Максиму 28, он менеджер в компьютерной компании где-то в Вологде. Прилетел сюда всего на три дня и успеет искупаться с нами в Мертвом море, самом креативном сувенире древней Иудеи. Вадику 59 лет, он официант в московской гостинице. Но вовсе не собирается на пенсию, иначе не прожить. «Если б не чаевые, я бы не выжил, – потом признается он. – А так двух дочерей поднял». И одна из них купила ему в подарок эту поездку.

Площадь у Яффских ворот

Вадик очень пунктуален. Он читает утренние и вечерние молитвы каждый день. Перед сном он «грузит» Максима рассказом о какой-то православной книге с пророчествами, которая стала для него очередным открытием. Максим с добродушной улыбкой слушает, не задавая никаких вопросов, которые могут стимулировать Вадика на новый словесный поток. Вадику надо высказаться, жена у него мусульманка, дети неверующие, о Христе и Апокалипсисе поговорить не с кем, да и некогда. Он как рыба, оказавшись на суше, глотает ртом воздух, и начинает задыхаться, когда его слишком много, не успевая осмысливать прочитанное. Вадик превратит свое паломничество в фотосессию. Он будет просить сфоткать его у каждой достопримечательности, и это его неумолимое желание станет моим постоянным искушением до конца поездки.

– Вадик, а как ты к вере-то пришел?
– Господь привел. В середине жизни вдруг понял, что так, как раньше жил, больше могу. Вот не хочу грешить, а кто-то внутри как будто подталкивает: «Делай!» А в сердце другой голос звучит: «Не делай!» Так с этими двумя и жил, пока не устал окончательно. Тогда все чаще в храм стал заходить, пока окончательно не воцерковился.

Мы живем в Палестине, и в четыре утра меня будит протяжное завывание муэдзина, вплывающее в сумрак номера сквозь плотные шторы. В Вифлееме 60% арабов-мусульман, но разве способен муэдзин заглушить здоровый храп русских мужиков? При всем уважении к соотечественникам я бы дал Нобелевскую премию тому, кто придумал беруши. И только прозрачное свежее утро на крыше-террасе отеля с хрестоматийным видом окраин Вифлеема, где слова молитвы и благодарности Богу сами вырываются из тронутой этой красотой души, способно вернуть бодрость после наполовину бессонной ночи.

Старый город

Троицкий собор Русской Православной Церкви

Первый день заливает вас впечатлениями «до краев», и все это – в Старом городе. Через двадцать минут экскурсии рассказ гида превращается в моей голове в кашу. Такой водопад визуальной и текстовой информации просто невозможно переварить, если никогда не читал о трагичной судьбе Вечного города. Под раскаленным майским солнцем в память врезаются лишь отрывки, которые резонируют с твоей душой, или то, что производит внешнее впечатление. Например, заложенные камнем Золотые ворота, через которые Господь въехал в Иерусалим. Всеобщее кладбище. Претория с вазонами крупных гераней. Расчерченные в ней для игр римскими солдатами плиты (по преданию) пола, путь Спасителя на Голгофу, который христиане-паломники повторяют из века в век, Русская Миссия, лавка, где грек-монах торгует свечами и крестами из оливы, и выжженная в колонне у входа в Храм Гроба Господня расщелина. И, конечно же, олива. Олива – дерево-кормилец Святой Земли. Средства на жизнь дают не только ее плоды и масло из них, из нее делают четки и всевозможные сувениры. Это дерево – символ выживания, а может быть, живой символ православной веры, способной выживать и пускать корни в любых условиях.

Финики в мае

Впечатления падают в душу, как в коктейль кусочки льда, и какое-то время плавают там, осторожно тая в памяти. Похожая на древнюю крепостную башню Базилика Святой Анны, построенный королевой Мелисендой на месте дома праведных Иоакима и Анны, где родилась Дева Мария.  С какой-то совершенно необыкновенной акустикой и белоснежными скульптурами внутри. Нежные, с робкой надеждой льются молитвенные песнопения католических паломников. В эти дни ожидается визит на Святую Землю Папы Римского и католиков тут пруд-пруди. Потом приходит наша очередь сотворить молитву. Мы поем не так потрясающе мелодично, как они, но не менее искренне, от души. Если назвать это место благодатным, это будет лишь часть правды. Мы умолкаем, и храм наполняется прозрачной тишиной. И даже когда почти все паломники выходят, он не остается пустым. В нем по-прежнему присутствует нечто, что составляет его суть. Может быть, это отраженный звук песнопений, смешанный с шорохом шагов, приглушенными голосами посетителей и скрипом скамейки? Или пробившийся сквозь витражи, заблудившийся под сводами солнечный луч? В сумраке перед белоснежной статуей Богородицы горит пара сотен свечек-таблеток. Этот храм – первое место, где мне хочется побыть подольше. Что-то родное, неуловимое легко касается души, но тут же отлетает в ответ от раздражения на светлую улыбку дежурного ксендза, подглядевшего мое сокровенное...

Крещение в Иордане

И все же, созерцая все эти памятники истории, мертвые для тех, в ком не живет молитва, хоть ты и повторяешь ее механически, я все еще с каким-то странным чувством неудовлетворения думаю о том, что надолго здесь не задержишься, ты же не археолог. Музей и есть музей. И эти древние руины Овчей купели всего лишь декорация к чьей-то жизни, давно минувшей, не имеющей к тебе никакого отношения, как откопанный в конце ХХ века на берегу Дона скелет мамонта. И если ты думаешь, что только они помогут тебе почувствовать благодать, этого не будет, камни не греют душу. Нужно что-то еще, чтобы Пятое Евангелие раскрыло свои каменные страницы.

Храм Гроба Господня – настоящий муравейник: днем сквозь его двери навстречу друг другу текут два потока людей. В глазах любопытство, почтение к древности, духовная жажда, удивление. Почему-то, когда по телевизору показывают схождение Благодатного огня, внутри Храм Гроба производит более внушительное впечатление. Наверное, моя душа должна воспарить от восторга, что я наконец оказался там, куда мечтал попасть 20 лет. Но снова ничего не происходит. Может быть, я умер? Паломницы самозабвенно припадают к камню, на который, по преданию, положили тело Спасителя после снятия с креста. Разношерстная толпа облепила кувуклию плотным кольцом, чтобы, спустившись на несколько ступенек, приложиться к месту погребения и воскресения Христа. Что там внизу, почему все так стремятся туда?

Очередь в Рай

Монастырь Саввы Освященного

На протяжении всего дня не чувствуешь усталости, хотя ходишь и ходишь под палящим солнцем. И все тебе мало, и с какой-то ненасытностью ждешь ночной Литургии в Храме Гроба Господня. Историческая реликвия днем, ночью это место вновь обретает смысл своего предназначения. Мы движемся по «вымершему» Старому городу с закрытыми лавками на ночную Литургию. Абсолютная тишина узких улиц дробится звуками наших шагов. Отполированные миллионами ног известковые плиты блестят в желтом свете фонарей как каток. И кажется, что ты в городе мертвых из сказки про Аладдина. Следом за мной торопливо постукивает палочкой восьмидесятилетняя Надежда Михайловна. Вот мы и у Храма. Мучительное ожидание на улице у ворот в толпе соотечественников, пока католики закончат свою службу и придет время православных. А они все тянут... тянут...

Наконец израильская полиция распахивает двери, и паломники вновь облепляют кувуклию плотным кольцом. Худо-бедно греческие священники пытаются организовать нас. Задние ряды напирают на передние. И непонятно, зачем так давиться? Войти внутрь и приложиться к месту Воскресения Христа можно совершенно спокойно. И думаешь, скрепя сердце, неужели и в Рай будет такая же очередь, и последние ряды будут напирать на передние? И как всегда есть те, кто умудряется пройти без очереди. Зачем только греки убрали железные бордюры, выставленные израильскими полицейскими? Изо всех сил стараюсь удержать нарастающее раздражение, ведь причащаться же собрался. Храни нас всех Господь.

Икона св. Николая Чудотворца, возле которой у меня вдруг заработал сломанный объектив

Ночная служба идет на алтаре Храма Гроба Господня. Долгая, около трех с половиной часов. Я не понимаю греческого, и это вызывает сильное утомление, клонит в сон. Хорошо, что греки разрешают служить и русским священникам, хоть некоторые возгласы звучат на родном языке, отчего на душе сразу становится тепло. Кроме паломников, ночью здесь никого нет. И можно спокойно обойти и посмотреть еще раз все приделы этого удивительного Храма.

Возле одного из них сталкиваюсь с нашим священником отцом Димитрием. Исповедовав всех желающих, он разглядывает икону в алтаре Св. Елены.
– Отец Дмитрий, можно личный вопрос?
– Пожалуйста, – в его серых глазах зажигаются веселые искорки.
– Как отучиться ругаться матом? Ведь нет-нет, но мысленно и проскочит. Понимаешь, что грех. А вроде как и бессилен перед ним.
– А Вы сколько раз ругнетесь, столько на вечернем правиле и поклончиков коленопреклоненных положите.
– Неужели поможет?
– Попробуйте, проверено.

– Смотрите, – продолжает он, – в храме среди паломников – одни русские. А где же сербы, болгары, греки?

Храм св. Николая в Вифлееме

В это время к приделу подходят двое, один прикладывается к алтарю. Другой, в черном подряснике, остается рядом с нами.

– Вы откуда? – спрашиваю я.
Он явно не понимает, и мы переходим на ломаный английский.
– Мы румыны.
– Мы русские. Сколько вас?
– Около 50.
– О! А нас несколько сотен.
– Наши сейчас еще подтянутся, – улыбается он.
– Ошиблись, батюшка!
– Ну-у-у, бывают и исключения, – смеется отец Дмитрий.

Долгая ночная служба подходит к концу. Всех причастников просят пройти в Кафоликон (храм, принадлежащий Иерусалимской Православной Церкви, внутри Храма Гроба Господня). И мы наполняем его целиком. Начинается Причастие, нас не меньше пятисот человек. Причащают всех наши батюшки из нескольких паломнических групп. В глазах окружающих какое-то исступление, видно, что все очень устали. На короткое время Кафоликон становится островком молитвы на русском.

Вифлеем

Тихо-тихо, а потом все громче, но все так же жалобно и трогательно до слез, начинают звучать голоса русских женщин: «Тело Христово примите...» Так просят хлеб голодные дети... Никогда не выезжая за рубеж, не узнаешь, что такое ностальгия, не поймешь, как ценна обычная русская речь, как потрясающе красиво богослужение на церковнославянском, как по-новому звучат, глубоко проникая в душу, ставшие речитативом в суете обыденной жизни слова: «Приимите, ядите, сие есть тело Мое...» Почему же только на чужбине осознаешь, что обладать этим, быть сопричастным к русской духовной культуре – настоящее, ничем невосполнимое богатство? Как ценны эти немногие русские храмы, что уцелели на Святой Земле. И не можешь уехать в чужую страну надолго или навсегда, даже если б и возможность была. Не потому, что особенный патриот, а потому, что душа кровью изойдет, как после смертельного греха. Может быть, в этом трагическая обреченность русского верующего человека – жить в состоянии постоянного притяжения к Святой Земле?

10 заповедей

Утром наш автобус атакуют арабы, торгующие дешевыми сувенирами. «Скажи сувенирам нет», – напрягаю все мышцы своей воли. Но, начав покупать, остановиться невозможно.

Женщины в автобусе шутят:
– Вы слышали сегодня муэдзина?
– Нет. А вы?
– И мы нет, спали как мертвые.

Девушка военнослужащая

Когда наш гид Сергей устает, микрофон берет отец Дмитрий. И наставляет нас как малых детей. Он призывает нас вовремя собираться с утра на экскурсию, с иронией подсчитывая каждый раз, на сколько минут опоздал последний паломник. Напоминает, что паломничество на Святую Землю не поездка на курорт или к маме на пироги, а духовный труд во очищение души от грехов. И мы здесь не для того, чтобы расслабиться, а чтобы приблизиться к Богу. Как ни странно, его тихий ироничный голос мобилизует даже самых нерасторопных. И через пару дней опоздавших уже нет.

– Я тут провел небольшое исследование, – говорит отец Дмитрий, – и выяснил, друзья, что никто из вас не знает наизусть Заповедей блаженств, которые дал нам Господь.
Батюшка делает небольшую паузу и продолжает:
– А между тем, это инструмент, который нам помогает сделать прополку своей души.

Он рассказывает, что иногда ему приходится общаться с осужденными и что многие зэки помнят наизусть все статьи Уголовного кодекса, а мы не в состоянии запомнить всего 10 заповедей. Между тем они – единственный для христианина рецепт, как достичь счастья, которое никогда не приходит. Он рассказывает о каждой заповеди, разъясняя ее смысл, а мне становится стыдно.

Назарет, Благовещенская церковь

В какой-то момент путешествие превращается в кинохронику. Все бытовые проблемы решены, комфортные условия созданы, маршрут проложен, и есть время сосредоточиться на переживаниях своей души. Яркими пятнами остаются в памяти впечатления от мест Крещения Спасителя во Иордане, Лидды, горы Фавор, Назарета, Каны Галилейской, долин Бекаа и Ар Мегидо (место последней битвы сил добра и зла по Апокалипсису). Но что-то особенное – это Иудейской пустыня, где холмы похожи на тела огромных животных, разлегшихся отдохнуть под палящим солнцем. Я стараюсь напитать ими свою душу с надеждой, что, когда вернусь домой и мой город укроет снегом, а вечера станут длинными и тоскливыми от одиночества, я достану их из памяти, словно драгоценные камни, и, разглядывая фотографии, снова мысленно окунусь в прозрачные воды Галилейского моря, вспомнив о состоянии безотчетного, безграничного счастья, которое переживал последний раз только в детстве, неизвестно за какие заслуги вновь подаренном на Горе Блаженств.

Город хлеба

Генисаретское озеро

Визит Папы Римского меняет нашу программу – из маршрута выпадает Хеврон с его Мамврийским дубом. Тамошние мусульмане ни на шутку возмутились приездом в Израиль понтифика – плакатами с его изображением украшен весь Иерусалим. Они закидывают камнями все, без разбора, туристические автобусы, начисто забыв про русско-арабскую дружбу. В автобусе заходит разговор, что ни один придел в Храме Гроба Господня не принадлежит Русской Православной Церкви. Храм разделен между шестью христианскими конфессиями: Греко-Православной, Католической, Армянской, Коптской, Сирийской и Эфиопской.

– Да какая разница, кому тут что принадлежит. Главное, что мы можем приехать на Святую Землю, прийти, куда нам нужно, и помолиться, – говорит кто-то.
– Не скажите, разница существенная, – возражает отец Димитрий. – Вот вознегодовали мусульмане в Хевроне, и мы уже не сможет туда попасть.
И напоминает, что результаты Первой мировой войны для России могли быть совсем другими, не проиграй мы ее. В частности, страны Антанты в случае победы готовы были согласиться на протекторат России над Иерусалимом. Сегодня же здесь хозяева не мы, а греки и католики. То же самое сказала мне и одна монахиня из Горненского монастыря: «Греки здесь хозяева. Без их благословения мы шагу на Святой Земле ступить не можем». Казалось бы, что такое Греция в сравнении с Россией, сколько сюда приезжает греков и сколько русских? Но в духовном мире свои законы.

Католический храм на Горе Блаженств

Едем на раннюю Литургию в Базилику Рождества Христова. «Приготовьтесь стоять в тесноте и молитве, – предупреждает батюшка. – Литургия будет в пещерном храме, построенном на том месте, где, по преданию, родился Христос». Снова толпа у ступенек, ведущих в пещерный храм. И снова мы сами мешаем войти друг другу в узкий проход. «Не давите, православные!» – не выдерживает кто-то из священников. Греческие священнослужители выгоняют из очереди любопытствующих туристов, которых видно по праздным выражениям лиц. «Ортодокс?» – сурово спрашивают греки. Звучит это почти так же, как: «Ты записался добровольцем?» Туристы, ошарашенные таким подходом, вытискиваются из толпы. Наконец, оказавшись в храме, я вижу, что вокруг Престола царит какая-то суета. Греческие священники облачаются на службу, и между делом кладут на Престол, стоящий над Вифлеемской звездой, записки вперемежку с долларами. Очевидно, для них это привычное дело, но меня это приводит в сильное смущение: «Этак, братья, вы скоро скажете записки прямо на баксах писать!»

Вид с Горы Блаженств

Прикладываясь на коленях к Вифлеемской звезде, паломники путаются у греков под ногами. «В мире только два места, где кресты можно освятить без священника, – Храм Гроба Господня и Храм Рождества Христова», – вспоминаю слова отца Димитрия. Наконец начинается Литургия. Грекам «подпевают» кондиционеры, иначе в таком маленьком, битком набитом помещении стоять невозможно. Местами греческое пение прерывается возгласами на русском языке, что трогает душу и дает возможность хоть как-то следить за службой. Служба подходит к концу, и народ быстро выходит, Причастие наверху. Странно, что, несмотря на то, что выход такой же узкий, как и вход, «пещерный» храм освобождается в два раза быстрей, чем наполнялся. И тем, кто выходит самыми последними, удается еще раз приложиться к Вифлеемской звезде.

Иудейская пустыня

Какое все же это необычное чувство, просто стоять и молиться в этих стенах, имеющих совсем иной духовно-визуальный колорит, чем в полиграфии и в интернете. Вифлеемская икона Божией Матери – единственная, где лицо Богородицы светится улыбкой. Не она ли вдохновила автора «Джоконды»? Хочется смотреть на Нее еще и еще. Радость, излучаемая этой улыбкой, вдруг становится и твоей. Эта ли икона, эти ли фрески с волхвами и младенцем Христом, эта ли колонна, из которой вылетел рой пчел, сберегли до наших дней этот храм, оказавшийся на перепутье всех мировых дорог? Настолько буквально, настолько в прямом смысле, что пришлось вполовину человеческого роста заложить вход, чтобы бесчисленные орды завоевателей не могли въехать в него на коне или верблюде. Но если повернуться к входу в храм спиной, взгляд упрется в минарет. Не правда ли, символично?

Экскурсию в Палестине вместо Сергея будет вести Татьяна. Сергей, с которым мы путешествовали по Иерусалиму, – гражданин Израиля, ему нельзя без особого разрешения пересекать границу с Палестиной, иначе будут вопросы у израильских спецслужб. Татьяна также профессиональный гид. Невысокая, умиротворенная, с тихой смиренной улыбкой на худеньком лице.
– Давно живете здесь? – интересуюсь у нее.
– 15 лет.
– А домой не тянет?
– Как не тянет, тянет, – улыбается она. И по тени, набежавшей на ее лицо, я вдруг понимаю, что задал бестактный вопрос.

Череп монаха

Олива в Гефсиманском саду

Весь день мы колесим по выжженной солнцем Палестине, заезжая то в один монастырь, то в другой. Они как пример, какой прекрасный оазис можно создать в пустыне, если трудиться не покладая рук, хотя от жары можно сойти с ума. И становится понятен истинный смысл слов Спасителя, что значит «не иметь, где преклонить головы», когда 12 часов в сутки тебя пожирает палящее солнце. Где-то тут есть пещера св. Николая Мирликийского, который жил в ней два года. Арабскую территорию легко отличить от еврейской, на окраине поселка вдоль обочины – кучи мусора. Смуглая малышня возится в придорожной пыли. В Иерусалиме я нигде на улицах не видел играющих детей, предоставленных самим себе.

В монастырь прп. Саввы Освященного, родоначальника палестинского монашества, поселившегося здесь в начале VI века, женщинам вход запрещен. Хотя этому святому молятся о рождении детей. И наши бедные спутницы остаются под палящим солнцем, едва прикрытые легкой тенью от трех-пяти маслин у входа в обитель. В этом монастыре живет всего 13 монахов, один из которых – наш соотечественник, брат Сергий, еще один монах – румын, остальные – греки, которые, по словам Сергия, тщательно отслеживают национальный состав братии. Брат Сергий приносит графин с водой – лучшее угощение в этих безводных местах – и рассказывает, что здесь не пользуются электричеством и едят 1 раз в день. Выглядит он как тростиночка, и это, наверное, так. Здесь нет источников воды. Насельники набирают ее по весне в огромные цистерны, когда идут дожди, и запасов хватает на весь год.

Памятник Давиду

Брат Сергий проводит небольшую экскурсию, и мы останавливается у полки с черепами.
Отец Димитрий и Владимир Иванович внимательно их рассматривают. Владимиру Ивановичу под 70 лет, он питерский врач, вместе с супругой объехал все монастыри в Центральной России.

«Как вы считаете, отец Димитрий, может ли наука что-то сказать о святости человека по его черепу?» – спрашивает Владимир Иванович. В серых глазах священника отражается недоуменная улыбка и любопытство. Мы с Вадиком безмолвно замираем в предвкушении услышать о великом открытии.

«Вот посмотрите, на черепе человека есть два основных перпендикулярных шва – продольный и поперечный (или венечный, от виска к виску через верх черепа). Череп человека в течение жизни меняет свой размер, – продолжает врач. – Чем больше человек занят размышлениями, тем больше его череп стремится к расширению. И венечный шов становится тоньше у того, кто больше думает. А о чем чаще всего может размышлять монах? О Боге, о святости, о своих грехах, о божественном предназначении человека на земле». Кто-то не согласится с этим, но действительно, при малозаметных отличиях между швами продольными толщина венечных швов на этих черепах была самая разная, есть и очень тонкие, буквально в ниточку.

Арабский квартал в Старом городе

Последним пунктом программы в этот день становится Вифлеемский храм св. Николая Мирликийского, что в 20 минутах ходьбы от гостиницы. Золотой купол на нем сделал бывший настоятель-грек отец Павел, который учился в семинарии Троице-Сергиевой лавры. В этом храме есть икона св. Николая, в клеймах которой изображены летящие на храм бомбы. Татьяна рассказывает, что в ходе очередного противостояния между Израилем и Палестиной в ХХ веке эта часть города подверглась множественным разрушениям из-за массированного обстрела израильской армии. По ее словам, в день, когда бомбили район с этим храмом, многие местные жители видели на крыше храма человека, похожего на св. Николая. Он стоял там с воздетыми к небу руками, как бы защищая святыню. Правда или нет то, что она говорит, но храм во время этих боевых действий не пострадал.

Я пытаюсь сфотографировать эту икону, и у меня ничего не получается. Объектив на моем фотоаппарате сломан. И я начинаю молиться. Я прошу св. Николая сделать так, чтобы он снова заработал. И происходит чудо. Удается сделать несколько нормальных кадров иконы. С радостью я выхожу на улицу в надежде сделать несколько пейзажных снимков. Но объектив опять отказывает и уже до ремонта.

Слова преподобного Серафима

Площадь перед Храмом Гроба Господня

В последний день нам дают три часа на прогулку. Возле памятника Давиду какой-то мужик играет на флейте; увидев нас, исполняет «Подмосковные вечера», что трогает душу. Перед ним на земле табличка с надписью на русском «Можно в рублях бумажных». У него такой вид, словно он был тут всегда. Гефсиманский сад, где Господь наш молился кровавыми слезами и где растет с десяток олив, которые, возможно, из тех корней, что видели Его, оставшись от деревьев, вырубленных в XI веке очередными завоевателями. И снова Старый город. По большому счету, тут больше никуда особо и не тянет. Хочется неспешно пройти еще раз по этим улицам, прислушаться к себе. Вспоминаю пожилую паломницу, с которой познакомились в Домодедово. Она приезжает сюда уже семь лет подряд: «Мне только Храм Гроба Господня нужен, больше ничего!» Первый раз она, как и мы, приехала с группой, а теперь отправляется в путь, выгадывая, когда подешевле билеты.

Паломники прикладываются к камню, на который, по преданию, было положено тело Христа, когда Его сняли с креста

В Храме Гроба Господня снова полно народа, но как-то никто не мешает друг другу. Вокруг кувуклии по-прежнему плотное кольцо людей. Встаю напротив входа в нее, у древних колонн, и про себя читаю акафист Христу. И происходит странное. Мое сознание наполняется постепенно тишиной и покоем. Это не безразличие, не равнодушие и не отупелое состояние усталости. Этот покой – предвестник радости и восторга, которые и есть благодать. Тихая светлая радость проливается в душу, и все существо вдруг наполняется чувством необъяснимого счастья, так непохожего на эйфорию. До меня наконец-то доходит смысл слов прп. Серафима Саровского, сказанных когда-то в Дивееве «дивеевским сиротам»: «Живите здесь, молитесь, тут вам и Афон, и Иерусалим». Нужно ли было куда-то ехать, чтобы понять и почувствовать, что благодать может сойти в твою душу в любом месте? И что в этом смысле Храм Гроба Господня в Иерусалиме ничем не отличается от других? Наверное, нет, если твоя молитва такая, как у преподобного Серафима. А если ты понятия не имеешь о том, какой духовный опыт способна обрести здесь твоя душа, разрываемая бесконечными суетой и заботами повседневности, в которой не до молитв, не до благодати, может и стоит собраться в дорогу.

Кто-то толкает меня в бок. Я вижу перед собой сияющие глаза Вадика: «Ты приложился к Гробу Господнему? Я второй раз уже приложился! Какая же благода-а-ать!»

Это не кукуруза, а будущая пальма	Храм Марии Магдалины, где поятся мощи вел. кн. Елисаветы Феодоровны и инокини Варвары	Греческий храм на горе Фавор
Вид на Вифлеем	Стена, разделяющая арабскую и израильскую территории	Иудейская пустыня

Алексей Ордынский