Чистый человек
Архимандрит Алексий (Поликарпов)
В день памяти свт.Геннадия, Патриарха Цареградского мы вспоминаем дорогого для насельников и прихожан Даниловой обители Батюшку. В конце 80-х – начале 90-х годов он служил в храме Воскресения Словущего в Брюсовом переулке, был настоятелем храма Вознесения Господня (Малого Вознесения) на Большой Никитской в Москве. Среди его прихожан были знаменитые на всю страну и самые простые люди. Они шли к нему за любовью и утешением, а он «утешал, согревал, обнимал своими большими, мягкими и теплыми руками, прижимал твою забубенную голову к своей груди...», – так пишут о Батюшке в книге воспоминаний его духовные чада. Нередко приходилось им слышать от знакомых: «Легко вам с вашим батюшкой! Он у вас добренький!» Но именно этой доброты так не хватает порой современному человеку. «Благодаря ей ты идешь за своим духовником – и даже не замечаешь, что идешь. Потому что на тебя не давят, не приказывают тебе – тебя просто привлекают к себе этой добротой и ведут». Отец Геннадий ушел из жизни 7 апреля 1997 года, похоронен на Старом Люберецком кладбище в г. Люберцы Московской области. Своими воспоминаниями об отце Геннадии поделился его духовник, наместник Данилова монастыря, архимандрит Алексий (Поликарпов).
Отца Геннадия я помню с того момента, когда он подошел ко мне в Троице-Сергиевой Лавре и сказал, что он и есть тот самый Геннадий, о котором мне говорили.
…Он пришел в Лавру — мне помнится, это было зимой — и ночью остался на исповедь. Весь его облик — такого большого, красивого и чистого человека — говорил о том, что сердце его горит любовью к Богу. Он пришел в Церковь с полным осознанием своего поступка, с большим желанием.
Постепенно он стал приобретать духовный опыт, а чуть позже привез в Лавру и свою жену, Лену. Потом они стали ездить в Лавру с детьми. К исповеди он относился очень серьезно, воспринимал ее как большое и важное дело. Эти поездки, которые отец Геннадий предпринимал из любви к Богу, из любви к Преподобному Сергию, постепенно привели его к мысли, что теперь он должен служить Церкви безраздельно, оставив свои мирские занятия.
Я хочу подчеркнуть, что у него никогда не было разочарования в своей профессии архитектора. Наоборот, он любил ее и понимал; он вообще в душе был художник, видел красоту мира, умел восторгаться этой красотой... Нет, он не разочаровался, он просто оставил свое мирское служение ради служения высшего, служения Богу.
Годы семинарии были годами и легкими и трудными. Легкими, потому что студенческие годы всегда и живы, и интересны. Трудными, потому что он был уже не молод, обременен семьей и после занятий торопился скорей домой — к детям, к жене... День за днем, год за годом отец Геннадий познавал богословие, впитывал его — впитывал не только умственно, но и сердечно, что гораздо важнее. Познавал, что это такое — служить Богу, служить людям; что это такое — быть пастырем.
Пришло время, его рукоположили, он начал служить в Москве. Но, уже будучи пастырем, он был очень смиренным, часто смущался, чувствовал себя как бы виноватым перед людьми, говорил: «Ах, я, недостойный!..» И вот это смущение его, это искреннее смирение еще более привлекали к нему людей. Потому что людей привлекает все настоящее, подлинное. А терпение и смирение у отца Геннадия были настоящими, хочется это подчеркнуть.
Да, он был человеком талантливым, одаренным, но никогда это не показывал, наоборот, старался скрыть, искренне считая себя «рабом неключимым». Уже будучи священником, приходя на исповедь, он испытывал, действительно, подлинное глубокое покаяние: поставлял себя пред Богом, видел свои грехи и искренне каялся в них, был сокрушенным. Он целиком отдавал себя храму, у него было много забот; он в них погружался, стараясь утешить всех и каждого. И вот это его улыбающееся, светящееся лицо осталось навсегда в нашей памяти и сегодня нам его очень недостает...
Что еще сказать о нем? Он был замечательным человеком. Вот и его семья... Сказать, что семья идеальная — да нет, идеальных семей, я думаю, вообще не бывает — семья была тоже и продолжением, и отображением отца Геннадия. Как и этот дом, и этот тенистый сад.
 |
К отцу Геннадию можно было приехать в любое время, и он всегда был рад любому человеку. Его дом встречал любого гостя с любовью — встречал, встречает и, кажется, будет встречать. Невозможно представить, что он кого-то мог не принять, кого-то отправить обратно, что кто-нибудь мог быть ему неинтересен. О любом человеке он говорил: «Господи помилуй, русская душа!..». Для него каждый человек был хорошим; он умел увидеть в нем красоту.
И друзья любили его. Один из них говорил мне: «Я многих терял в жизни, самых близких людей терял. Но эта потеря — невосполнимая, особая. Конечно, нет отчаяния, нет безнадежности, но, вместе с тем, и нет человека — столь дорогого и любимого...». Да, мы скорбим об этой разлуке, но надеемся, что путь отца Геннадия продолжат его сыновья.
Когда мы приехали в Малое Вознесение на отпевание отца Геннадия, ко мне подходили многие прихожане храма, духовные чада отца Геннадия. «Батюшка, мы сироты!.. Батюшка, мы осиротели!..» — так говорил каждый из них. Но чувство сиротства рождается только тогда, когда ты теряешь по-настоящему близкого человека. И эти люди, ощущавшие себя сиротами, конечно же, имели такого близкого человека. Настоящего духовного отца...
Оттого и люди платили ему ответной любовью.
Это правда. Пример жизни отца Геннадия — подтверждение этим словам. Его великое сердце мы тоже увидим не сразу. Мы будем понимать его постепенно. И чем дальше мы будем отходить от него живого, тем больше мы будем осознавать его редкое сердце, которое вмещало всех, приходящих к нему за поддержкой и помощью. И потому — не выдержало...
Отец Геннадий, говоря словами апостола, был всем для всех, чтобы спасти некоторых.
Сердцем своим он понял, прозрел, что нынче люди нуждаются прежде всего — в утешении. Не в обличении, не в поучении, не во вразумлении, — в утешении. И вот именно это утешение было его главным делом.
И вообще, кажется, что среди московских приходских священников сегодня отец Геннадий Огрызков стал одним из самых ярких, светлых и бесспорных явлений...
